Бурный сентябрь 1990-го

17.09.2015

25 лет назад первый месяц осени оказался заполнен столь бурными политическими и медийными событиями, что о них не грех вспомнить даже и четверть века спустя. Тем более что текущий сентябрь принёс два сообщения в российских новостных лентах, имеющих прямое отношение к одному из главных героев (по дальнейшему контексту – антигероя) событий четвертьвековой давности.

О памятниках Солженицыну и реакции на них

5 сентября этого года на Корабельной набережной российского города-порта Владивостока был установлен памятник Александру Исаевичу Солженицыну. Это первый в первый в России скульптурный памятник великому русскому писателю за семь с гаком лет, прошедших после его смерти, если не считать бюста на аллее русских лауреатов Нобелевской премии во дворе Белгородского университет (есть ещё мемориальные доски в Москве и в родных местах писателя – Пятигорске и Ростове-на-Дону).

А уже 8 сентября Владивостокский памятник Солженицыну подвергся силовой, а также с идеологическим наполнением: местный житель Максим Шинкаренко, позиционирующий себя первым секретарём горкома ВЛКСМ при КРПФ надел на голову каменного Александра Исаевича самодельную табличку с надписью «Иуда». Свои действия неокомсомольский вожак объяснил тем, что считает Солженицына «предателем, антисоветчиком и русофобом» (странно, что забыл упомянуть «литературного власовца»). Кроме того, табличковешатель поведал, что ещё год назад обращался к городским власти с просьбой установить на этом месте памятник Сталину, а они-де распорядились иначе.

Судебное заседание по обвинению коммуниста-сталиниста в хулиганстве назначено на 23 сентября, так что новости по этоу делу ещё будут. В том числе и в отношении того, какое именно деяние усмотрят в произошедшем местные правоохранительные органы – административное правонарушение или уголовное преступление, а если хулиганство, то какое именно – просто мелкое или мотивированное идеологической ненавистью и враждой. Ну и, конечно же, судебный процесс обещает вылиться в резонансный «процесс о мнениях».

Мне же в этом деле представляется самым удивительным (и не буду скрывать – отрадным) как раз то обстоятельство, что при всеобщем торжестве неосовка и сталинизма в путинской России нашёлся хоть один регион, власти которого предпочли увековечить в камне или бронзе Солженицына, а не Сталина, как это уже сделано во многих российских городах.

И ещё вот какая мысль возникает при сопоставлении российской и казахстанской политических реальностей: мог ли памятник Солженицыну появиться у нас в Казахстане? Например, в Экибастузе, где будущий писатель сидел в лагере, а спустя годы описал его в своём первом рассказе «Один день Ивана Денисовича», а ещё позже – в нескольких главах «Архипелага ГУЛАГ». Или же в мойынкумском райцентре Коктерек на севере Джамбульской области, где он после лагеря отбывал ссылку, а потом описал эти места в других главах «Архипелага» плюс в романе «Раковый корпус». А ведь есть ещё и Долинка – столица Карлага, и Малиновка – столица «АЛЖИРа», и степлаговский Джезказган как место Кенгирского восстания – ни в одном из этих мест Солженицын не бывал, но всё происходившее на этих островах ГУЛАГа описал в своей главной книге.

Полагаю, что оснований для установки в Казахстане памятника Александру Солженицыну более чем достаточно, но вряд ли таковой памятник когда-либо будет установлен. И причиной тому (возможно не единственной, но я сейчас собираюсь коснуться лишь той истории, началу которому сегодня исполняется 25 лет) был всего один абзац из большой по объёму публицистического текста А.И. Солженицына «Как нам обустроить Россию».

Обустроить Россию, расчленив Казахстан?

Этот текст был опубликован в один день 18 сентября 1990 года в сразу двух московских (в те времена ещё и центральных, то есть предназначенных не для Москвы или России, но и для всего тогдашнего СССР) газетах «Комсомольская правда» и «Литературная газета» суммарным тиражом свыше 1,5 миллиона экземпляров. Статья начиналась знаменательными сло¬вами великого старца: «Часы коммунизма своё отбили. Но как бы нам не оказаться погребёнными под его обломками».

Между тем, предлагаемая А.И. Солженицыным программа выхода России из кризиса отнюдь не была программой демократической и либе¬ральной, а скорее русофильско-почвеннической утопией. Это вовсе не бы¬ло новостью для людей, находившихся «в теме» и знакомых с эволюцией солженицынских взглядов от его антисталинизма 60-х годов к нео¬царизму 80-х. Для тех же читателей, кто в 1989-90 годы впервые в своей жизни открывал для себя «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом» и «Раковый корпус», Нобелевскую лекцию писателя и его статью-призыв «Жить не по лжи!», воинствующий антидемократизм вермонтского изгнанника был неприятным открытием, а само письмо – потрясением с жирным знаком «минус».

Вдвойне потрясением были для казахстанцев, и прежде всего для каза¬хов, те буквально 5-6 строк из трактата, в которых Солженицын призывал включить в российскую часть нового государства «Российский союз», которое должны были образовать Россия, Украина (без Галиции) и Белоруссия, примерно две трети территории современного Казахстана. Оставшуюся треть Казахстана (правда, тоже немаленькую – «от Алтая до Каспия») он милостиво соглашался отдать казахам для отделения от Рос¬сии.

О самом же казахском народе и его землях великий писатель земли русской не нашёл иных слов, кроме туповато-грубоватого казарменного юмора: «где их стада раз в год проходили, там и Казахстан». Иными словами, определил для Казахстана государствообразующим фактора существование да¬же не людей определённой национальности, а бессмысленных скотов.

При всём при том сей пассаж скорее всего не был сознательно антиказахским; здесь доминировало, пожалуй, не специальное стремление побольнее уни¬зить несимпатичный писателю народ, а нарочитое пренебрежение в отношении этого народа в форме вдвойне ос¬кор¬бительного «неза¬ме¬чайства». Для срав¬нения отметим, что украинцев автор трак¬та¬та не только не поносил, но и наоборот, очень даже хвалил, но в такой форме, что на Украине его текст вызвал почти такое же оттор¬жение, как и в Казах¬стане.

В то же время «антиказахский» пассаж Солженицына практически не был за¬мечен в дискуссии, развернувшейся в московской прессе. Там если во¬обще заме¬ти¬ли этнополити-чес¬кие мотивы трактата, то лишь по «украинскому вопросу» плюс многозначительное НЕ-упоми¬на¬ние о будущем ев¬ре¬ев в России, что вкупе с солженицынскими похвалами Государству Израиль давало осно¬вание понять это так, что писатель указывает российским евреям на дверь.

ВКазахстане же суждения Солженицына по «казахскому вопросу» вызвали газетную и общественную бурю. Казахскоязычные и в чуть меньшей степени официальные русскоязычные газеты заполнились воплями и прокляти¬я¬ми по адресу писателя, практически идентичными старым пропагандист¬ским выпадам против «литературного власовца» в центральных газетах 70-80-х годов. Казахские писатели и прочие деятели культуры начали соревноваться в сочинении и огла¬е¬нии коллективных писе¬м с проклятиями «врага народа» (теперь нации).

Русские писа¬тели-либералы из созданного незадолго до того объединения «Казахстанский апрель» под¬писали коллективное пись¬мо гораздо более умеренного и взвешен¬ного характера. В этом письме Александра Исаевича осуждали за велико-державный шовинизм и жлобское хамство по отношению к казахам, но и одновременно напоминали о бесспорных заслугах Солженицына в русской литературе, о его героическом сопротивлении тоталитарному режиму (текст письма написал Морис Симашко, исторический романист и живой классик русской литературы в Казахстане).

Откровенные же национал-радикалы из Гражданского движения «Азат» и национал-демократических партий «Желток¬сан» и «Алаш» уже 20 сентября на¬чали на алма-атинских площадях Брежнева (Новая площадь, позд¬нее площадь Республики) и Чокана Валиханова митинговую волну «нон стоп». Широкую публику эти митинги впечатлили прежде всего двумя нетривиаль¬ными плакатами с такими текстами: «Дружину Солженицына – в Архипелаг ГУЛАГ!» и «Русские братья, не уезжайте – нам нужны рабы и проститутки!» Впослед¬ствии лидер «Желтоксана» Хасен Кожах¬метов и один из лидеров «Азата» Советказы Акатаев уверяли, что последний из названных лозунгов изгото¬ви¬ли и демонстрировали провокаторы из КГБ.

К писателю подверстали журналиста

Итак, первый «солженицынский» митинг прошёл 20 сентября 1990 года, который продолжился и на следующий день. И вот 21 сентября 1990-го географически удалённому антигерою из Вермонта был подыскан напарник поближе – непосредственно в Алма-Ате. Это был казахстанский собкор московской газеты «Известия» Влади¬мир Ардаев, один из лучших казах¬станских жур¬¬на¬листов информа-ционного жанра. Первым его «преступле¬ни¬ем» митинговые ораторы сочли опубликованную в газете заметку об этих ми¬тин¬гах с указанием (очень сдержанным по тону, без всякого обличительного пафоса) на их неприглядные стороны и с явственным на¬мёком на возможную инспирацию этих явлений со стороны, т.е. сверху.

Вторым «преступ¬ле¬нием Ардаева» была объявлена другая его за¬метка о происшедшем двумя днями ранее взрыве самодельного взрывного устройства в созданной за год до того казах¬ской школе № 145 в алма-атинском спальном микрорайоне «Орбита». При взрыве никто не пострадал, была лишь частично разрушена железная решётка, отделявшая помещения казахскоязычной части школьного здания от помещений русско¬языч¬ной школы № 45, на базе которой и была создана казахская школа. Ми¬лиция открыла уголовное дело, но подозреваемых так и не нашла (ни тогда, ни после).

Алма-атинские газеты сообщили об инциденте глухо и односложно, без каких-либо собственных версий, зато на антисолженицын¬ских митингах ораторы закричали: «Спасайте казахские школы!» и стали указывать на саботаж и диверсии со стороны местных «русских сепаратистов». Ардаев же, рассказав в своей «известинской» заметке об обстоятель¬ст¬вах взрыва, высказал предположение, что никакой дивер¬сии не было, а могла быть лишь мальчишеская шалость микрорайоновских под¬ростков, подогретая вполне себе стихийным неприятием язы¬ковой сегрегации в стенах родной школы. Установку межшкольной решётки директор новой школы и чиновники из районо оправдывали необходимостью соз¬да¬ния языковой среды, чтобы казахские школьники говорили между со¬бой по-казахски не только на уроках, но и на переменах, о чём Ардаев также упоминал в своей заметке. Упомянул хоть и неодобрительно, но вполне односложно и уж точно без нажима и пафоса.

Однако проявление житейского здравого смысла, профессио¬наль¬но¬го репортёр¬¬ского чутья и нормальной жур¬на¬листской объективности сто¬и¬ли Владимиру Ардаеву большого количества площадной в обоих смыслах этого слова брани на тех митингах. Наряду с хоровым скандированием лозунга «Ар¬даева – в Рос¬сию!» раздавались также и призывы к физи¬чес¬кой расправе с антипатриотом, но ладно хотя бы не нашли реального воплощения.

В те же дни в алма-атинскую журна¬лист¬скую и политическую среду проникла (или же была вброшена) информация о том, что после первого митинга на Новой площади группу активистов пригласили в расположенное там же зда¬ние ЦК Компартии Казахстана, оно же резиденция президента Казахской ССР (должности президента КазССР и персека ЦК с апреля 1990-го совмещал Нурсултан Назарбаев). Приглашённых любезно принял второй секретарь ЦК Владислав Ануфриев, чья должность считалась креатурой Москвы, и он (послухам) заверил национал-радикалов в том, что никакой «московской крыши» у Ардаева нет, так что можете клеймить его сколь угодно резко, а мы вас втихаря поддержим.

Эту ситуацию автор этих строк, будучи в тот период соредактором самиздатской газеты «Мнение», описал в те дни в короткой фельетонной реплике, озаглавив её существительным-вопросом «ПЕРЕВЕРБОВКА?», в котором описал новое для того времени явление в аппаратно-политической жизни «верхов», которое в дальнейшем пришлось наблюдать неоднократно. При этом ортодоксальные коммунисты с большей или меньшей лёгкостью отказывались от коммунистической идеологии, но отнюдь не от власти и уж точно не от партийно-гебешной нетерпимости к честным и непродажным журналистам.

Дальнейшая судьба журналиста Ардаева

Антисолженицынские и антиардаевские митинги продолжались чуть больше недели, постепенно уменьшаясь в числе собиравшихся на них людей, а окончательно прекратились к последним числам сентября. ни тогда, ни после каких-либо организационных выводов к Ардаеву применено не было, хотя менее года спустя, в июне 1991-го. журналист вновь стал «врагом», только на этот раз не «нации», а лично президента респуб¬лики.

В одном из репортажей об очередной сессии Верховного Совета КазССР В.Ардаев воспроизвёл один из фрагментов речи президента Н.Назар¬баева, в котором тот сообщил депутатам о том, что президент СССР Михаил Горбачёв предложил ему занять пост вице-президента Союза вместо Геннадия Янаева, от какового предложения он отказался. Видимо, сам президент Казахстана тут же пожалел о своей откровен¬но-сти, и возможно, редакциям газет было передано указание – ничего об этом не сообщать (корреспонденты же независимых газет, которые мог¬ли ослушаться запрета, в зале заседания, видимо, не присутствовали).

Как рассказывал нам впоследствии (в январе 1998 г.) сам Владимир Ардаев, а ему рассказали летом 1991-го коллеги по редакции «Известий», после выхода той его заметки сам Назарбаев звонил в Москву главному редактору и, по словам главного, буквально орал на него, требуя не¬медленно отозвать Ардаева из Казахстана. Руководство центральной газеты сочло за лучшее предоставить своему собкору внеочередной трудовой отпуск, настояв на его выезде на отдых в Крым с женой и детьми. Вернувшись в Алма-Ату уже после августа 1991-го, Владимир Ардаев продолжал работать собкором вплоть до мая 1998 г., когда он с семьёй уехал в Россию окончательно. Между тем, история с предпутчевым «не¬пристойным предложением» Назарбаеву от Горбачёва сразу же после августа 1991 г. стала общим местом во многих «воспоминаниях быстрого реагирования» о событиях, предшествовавших путчу.

Ещё позже, а именно через пять лет (сентябрь 1996 г.) собкор Ар¬даев «проштрафился» в третий раз, добыв и опубликовав информацию о неко¬ей ссоре между казахстанским президентом Н.Назарбаевым и узбекским Исламом Каримовым. По этому поводу Назарбаев высказал бравшим у него интервью журналистам: «Это самая насто¬я¬щая прово¬ка¬ция. Ардаева уже однажды изго¬няли из Казахстана, и сейчас, если мы его выгоним, больше он здесь не появится. Потому что он разжигает рознь и разрушает дружбу между государ¬ствами СНГ. Так и передайте Ардаеву» .

А ещё через полтора года, т.е. уже в январе 1998 г. президент страны выступил в «Казахстанской правде» с огромной статьёй по проблемам изучения и осмысления советского периода истории Казахстана, озаглавленной «Хранить память, крепить согласие» и свёрстанной в виде книжки-вкладки по принципу «вырежи и сохрани». В этой статье была главка V, озаглавленная «Оскорбленные и униженные» (о межнациональных отношениях советских времён), в которой президент вспомнил события бурной алма-атинской осени 1990 года, в том числе и непосредственно тот эпизод с взрывом в школе, а также то, что ему предшествовало. Воспроизводим этот фрагмент:

«Срочно начали создавать, вернее, воссоздавать казахские школы, открывать в русских школах классы с обучением на казахском языке. Порой доходило до абсурда. В одной из алма-атинских школ, где практиковалось т.н. смешанное преподавание (одна часть ребят обучалась только на русском языке, другая – только на казахском), как-то прогремел взрыв. К счастью, пострадавших не было, но и злоумышленников не нашли. Когда стали разбираться, что да как, выяснилось, что виноваты в происшествии бездарные администраторы. Они разделили школу по национальному признаку, установив две «суверенные» зоны – казахскую и русскую. Появились два директора, два обо¬собленных коллектива. И – вот ведь верх глупости! – установили в коридоре мощную металлическую решетку. Она-то и была взорвана. Сделали это, скорее всего, сами школьники, которым было не по душе чье-то стремление отгородить их друг от друга» .

Таким образом, глава государства описал взрыв в казахской школе № 145 в точно таких же красках и с точно такими же оценками, с точно такой же критикой в адрес неразумных деятелей системы народного образования, замахнувшимся на введение се-гре¬га¬ции школьников, как не¬когда написал в «Известиях» казахстанский собкор этой газеты Владимир Ардаев. Однако о журналисте и его «забегании попэрэд батьки в пекло» не было сказано ни слова. Сам же этот журналист спустя недолгое время после данной публикации, в мае того же 1998 года, навсегда покинул Казахстан.

Андрей СВИРИДОВ, редактор сайта Bureau.kz,
историк казахстанской прессы и общественных движений 80-90-х годов

При подготовке этой статьи использованы главы из авторской книги
«Современный Казахстан: 20 лет общественной мысли. 1985-1991»,
изданной в 2006 году.


Добавить комментарий