В Казахстане говорить правду – преступление

11.07.2012

 


Едва войдя в кафе, где бы назначена наша встреча, Болат Атабаев огорошил заявлением: оказывается, де-юре он до сих пор является обвиняемым; он лишь освобожден из-под стражи, и мера пресечения изменена с ареста на подписку о невыезде. Хотя прошла уже почти неделя с его выхода из СИЗО Актау, Атабаев не получил на руки постановление о своем освобождении. Я попытался его успокоить: три дня были праздники, к тому же не исключены обычные бюрократические проволочки, и письмо могло просто не успеть дойти. Так ли это, покажут ближайшие дни.


 


Как бы то ни  было, действующая подписка о невыезде помешала Болату Манашевичу в среду вылететь в Актау, чтобы, по его словам, «проситься обратно в тюрьму».


 


– Когда меня выгоняли из СИЗО Актау, то обещали, что вслед за мной через два-три дня выпустят и Жанболата Мамая, – говорит Атабаев.


 


– Кто обещал?


– Следователи.


 


– Условие его освобождения было то же, что и у вас: написать заявление с просьбой применить к нему 65-ю статью УК РК о деятельном раскаянии? Может, он отказался подавать это прошение?


– Когда меня доставили из СИЗО в ДКНБ на встречу с Ермеком Турсуновым, то я встретил там Жанболата. И он сказал: если Болат-ага подпишет – то и я подпишу.


 


– С той же формулировкой?


– Формулировку он не знал тогда. Мы же и в моем заявлении за каждое слово боролись. В первоначальном варианте, предложенном следователями и от которого я отказался, было: «чистосердечно раскаиваюсь…», «меня надоумил, инструктировал Владимир Козлов…» и т.д. Честно сказать, с Козловым мы давно вместе уже и не работали. С 2005 года я был членом политсовета партии «Алга!», но затем вслед за Хасеном Кожа-Ахметом по принципиальным разногласиям ушел оттуда. И когда просил у Владимира денег на поездку в Жанаозен, то не состоял ни в партии, ни тем более в ее политсовете – только в коалиции «Халык майданы».


 


– Так с освобождением Жанболата вас кинули?


– Получается, кинули. Мой адвокат уверяет: его тоже выпустят, вы не беспокойтесь, они (следователи) просто время тянут. Что тянуть? Мне же передали через Ермека (Турсунова): если ты не напишешь заявление на 65-ю статью, то ни Жанболат, ни Серик Сапаргали не выйдут.


 


Путь самурая


 


– Болат Манашевич, все-таки объясните мне: почему, до того как в СИЗО появился Ермек, вы решили встать на путь самурая и окончить дни в тюрьме?


– Тема Жанаозена забывается. А ее нельзя забывать. Она должна постоянно будоражить. Я несу моральную ответственность за нефтяников, потому что я их поддержал. А теперь, получается, я их тоже забываю? Для меня та семимесячная забастовка стала зародышем гражданского общества, примером становления культуры протеста. Впервые в Казахстане в массовом порядке люди заявили о своем несогласии. Их сплоченность, взаимная поддержка, дисциплина дорогого стоят. Я увидел в этом что-то новое, осознанное.


Но потом жанаозенская тема стала забалтываться на конференциях, «круглых столах», митингах, которые ни к чему не приводили, и я сам почувствовал, что начал ее забывать. Нужны были поступки, и я решил. Мне уже 60 лет, прожил жизнь, состоялся как человек. Так чего бояться? Чем умирать в постели от болезни, лучше буду рисковать своей свободой, здоровьем, даже жизнью.


 


– Когда Ермек Турсунов уговаривал вас написать заявление с просьбой применить статью о деятельном раскаянии, он измором взял или нашел какой-то крайний аргумент?


– Он нащупал мое самое больное место – это режиссура. Он убедил, что я должен продолжать работать.


 


– Для вас это даже важнее детей, внуков?


– Во имя театра я могу на всё пойти. Он говорил: «Слабо тебе спектаклями доказывать свою правоту?» Я ему: «Слушай, как я в наших условиях докажу спектаклем? Играть непонятого режиссера? Сегодня это непозволительная роскошь! Надо менять страну, спасать ее!»


 


– Но у вас есть  весьма политизированные спектакли. «Лавина», например. Людей убедили говорить шепотом, иначе от децибел их голосовых связок сойдет лавина. Так они и шептали годами, пока кто-то не осмелился крикнуть во всю мочь. И ничего не случилось, лавина не сошла. Их просто обманули. Чем не образ нашей замечательной стабильности?


– Давайте тогда президента пригласим, чтобы он увидел. Но они же не ходят по театрам!


 


– А Сталин ходил. «Дни Турбиных» про белогвардейцев двадцать раз смотрел.


– У нас даже министр культуры не ходит!


 


– Прошлый или нынешний?


– Дархан Мынбай мой «Кыз-Жибек» смотрел дважды. Но в основном они ходят по имиджевым встречам.


 


– С равным уважением отношусь и к позиции Турсунова (сам погибай, а товарища выручай), и к вашей. Но как вы объясните травлю, развязанную против Ермека на интернет-форумах после вашего с ним возвращения из Актау?


– Я его защищаю и буду защищать. 25 июня он посмотрел спектакль моего театра «Ак сарай» и на следующий день уехал в Астану. Его помощь имела ножки. Он рисковал. Он не верил, что получится. Но, видимо, его интересы и интересы КНБ совпали.


 


– Вы произнесли ключевую фразу – «интересы совпали». Я не большой любитель строить версии. Но похоже, в этой ситуации дело было так. Арестовав вас, КНБ не на того нарвался: вы не безвестный оппозиционер, а режиссер с европейским именем, ставивший спектакли в Мюнхене, Мюльхайме, Милане, удостоенный медали Гёте, одной из высших наград ФРГ. Из Германии написали, что немцы впряглись за вас так же, как за Ходорковского и Тимошенко.


– Я не думал, что Германия так поднимется.


 


– Словом, ваш арест оказался для Казахстана позором на всю Европу.


– Один крупный чин КНБ так и сказал мне: «Боке, мы знаем, кто вы, с кем мы имеем дело. Нам оно даром не надо. Вы должны выйти».


 


– И что было делать КНБ? Просто отпустить вас? Это значило признать, что и остальные дела о соцрозни сфабрикованы. Продолжать держать вас в СИЗО и затем судить? Но вы во всеуслышание объявили, что «судить будут мой труп». От этого им было бы уже не отмыться. И тогда они ухватились за предложение Ермека уговорить вас признать вину. Для КНБ, возможно, это был единственный шанс если не сохранить лицо, то хотя бы спасти противоположную часть тела. Таким образом, КНБ и Турсунов оказались на встречных курсах. Однако в итоге Ермек оказался в двусмысленной ситуации. Не для всех, конечно. Большинство моих коллег всё поняли правильно. Но были и те, кто говорил, что я слишком ему доверяю. Уж не говорю о комментаторах на форумах и сайтах: из них в бескорыстие намерений Турсунова поверили процентов пять, не больше. Но по мне, так людям верить выгоднее, чем не верить. Когда воспринимаешь мир агрессивно и ждешь от людей плохого, а не благого, в результате от жизни и получаешь только плохое.


– Это же власть приучила нас подозревать всех и вся. Сегодня время лжи. И мы судим людей по себе. Несколько лет назад мы с сестрой ехали в автобусе. Она бросается ко мне: «Кошмар!» Что такое? Оказывается, ей парень просто место уступил. Какая извращенность в головах! Мы подозреваем друг друга во всех грехах. Искренняя дружба и помощь воспринимаются как корысть, и это доказывают с пеной у рта.


 


– Бывали хуже времена, но не было подлей.


– Дай Бог каждому такого Турсунова. Каюсь, я тоже пенде (грешный), спрашивал его: «Ты на кого работаешь – на КНБ? Или тебя используют?». А он мне отвечал: «Мне плевать, что ты сейчас думаешь обо мне. Для меня главное – вырвать тебя отсюда. Потом разберемся, кто я». Ермека я очень уважаю. Люблю его искусство, его способ мышления. Когда мы улетали из Актау, меня на самолет пропустили по ксерокопии удостоверения личности. Я был в шоке: час назад баланду хлебал, а тут сразу – бизнес-класс и шампанское. А Ермек весь полет до Алматы постоянно радостно твердил: «Получилось! Получилось!» Единственное, чего он не смог мне простить, – то, что пропустил полуфиналы и финал чемпионата Европы по футболу. (Турсунов – бывший член сборной Казахстана по футзалу. – В.Б.).


 


– Будем надеяться, что вся эта пена уйдет, а останутся его фильмы и книги.


– Останется его человеческая и гражданская позиция. Я его высоко ценю. Это один из редких творцов в Казахстане, которые возвышают мою страну в мире.


 


Козлов всё выдержит


 


– Положа руку на сердце, кроме Ермека, еще и Володя Козлов меня убедил: надо выходить, ты на свободе больше сделаешь. Мы же каждый вечер общались.


 


– Каким образом?


– Мы с Сериком Сапаргали в одной камере сидели, а Володя – через стенку. Одновременно подходили к окну и разговаривали: слышно хорошо. Я знаю, что Володю  осудят. Но он крепкий человек, всё выдержит, потому что уверен в своей невиновности. И я уверен, что ни он, ни Сапаргали, ни Жанболат не виноваты. Володя сказал мне в СИЗО: «Боке, в своих показаниях говорите правду. Мы ничего преступного не делали». По-моему, он то же и Айжангуль (Амировой) говорил. (Выпущена на свободу по заявлению с просьбой применить к ней 65-ю статью о деятельном раскаянии. – В.Б.) Козлов не уговаривал меня ехать в Жанаозен – это я его просил помочь мне отправиться туда. И он меня поддержал.


 


– Вы не думаете, что ваши показания на суде будут использованы против Козлова?


– А что там против него? То, что он финансировал мою поездку в Жанаозен? Откуда он деньги взял? «Алга!» – это же не шарашкина контора, а серьезная оппозиционная партия. Если у нее денег нет – что это за партия? Послушайте, мы же не спрашиваем, откуда «Нур Отан» берет деньги на свои мероприятия.


 


– Сдается мне, предстоящий суд будет не столько над Козловым, но и, по умолчанию, своеобразным процессом над статьей 164 Уголовного кодекса о разжигании социальной розни.


– В Казахстане нет правосудия – только судопроизводство. Сегодня просто говоришь правду – и уже разжигаешь социальную рознь. Это что за времена наступили? Когда я вернулся из Актау, внук меня спрашивает: «Ата, где ты был?» – «В тюрьме был». – «А что это такое?» – «Тебя закрывают в комнату и не выпускают». – «За что?» Вместо меня сын ответил: «За правду». Внук удивился: «Значит, правду нельзя говорить?» Нет, правду нужно говорить. Ее говорить всегда приятно. Хотя иногда трудно. В конце концов, почему я должен врать?


 


– Болат Манашевич, вы от своих убеждений не отступили?


– Нет. Я не борюсь за всеобщее счастье казахстанского народа. У меня корыстная цель – внуки: в какой стране они будут жить, какие законы иметь, с кем дружить, в каких вузах учиться. Я видел много цивилизованных стран, и знаю, какой должна быть нормальная жизнь. И не надо сравнивать Казахстан с Узбекистаном, Таджикистаном. Великий Абай говорил: растешь, когда сравниваешь себя с лучшими.


 


Как Кажегельдин артистам квартиры дал


 


– Когда и почему вы пошли в политику?


– Это 1997 год. Увлек меня Хасен Кожа-Ахмет. Я работал тогда режиссером-постановщиком в театре Ауэзова. Страшное было время. Вечером артисты играли на сцене, а днем торговали картошкой. Рынок был единственным источником доходов. Актеры жили в общежитиях – своего жилья не имели, лучшие из них уходили из театра. Мы выживали. В том году Кажегельдин ушел из правительства и возглавил Союз предпринимателей Казахстана, а затем подался в оппозицию. Меня это взбесило: сам нагадил, культуру угробил, а теперь оппозиционер!


 


– Хорошо помню те времена. Акежан Магжанович говорил на пресс-конференциях: в войну было не до театров и не до библиотек; сейчас, дескать, тоже не до них. И переложил финансирование объектов культуры с градообразующих предприятий на бюджеты местных властей, которые сами нищебродствовали.


– Я узнал, где он живет, и стал его караулить.


 


– Морду хотели набить?


– Хотел сказать, что он лицемер. Потом Кожа-Ахмет помог мне к Кажегельдину пройти. Я ему и сказал в лицо всё, что думал. Он терпеливо выслушал, обратил внимание, что я по-русски с акцентом говорю, и перешел на казахский. Я поразился: думал, что он далек от казахской культуры, конченый человек. Сорок минут мы беседовали, и я изменил свое мнение о нём. Он спросил: что надо делать? Я говорю: квартиры артистам дайте. Сколько нужно? Десять. Я по памяти тут же список составил. Через два дня Кожа-Ахмет приносит от него 30 тысяч долларов. На эти деньги можно было тогда купить три квартиры. Я не поверил своим глазам. Кажегельдин обещал каждый месяц по столько давать, пока список не закроем. После спектакля я  сказал троим артистам: зайдите ко мне в кабинет и получите деньги на квартиры. Они не хотели верить.


 


– Вы ведь даже не были худруком – обычным режиссером-постановщиком.


– Да, очередным режиссером. Директор театра возмутился: «Да кто ты такой? Это я должен заниматься квартирами!» Ну, иди и занимайся. Чего ты сидишь? Он спрашивает: «Неужели ты даже 100 долларов не взял?» Да не возьму я оттуда!


 


– Так артисты деньги пропили или все-таки купили квартиры?


– Эти трое – купили.


 


– А остальные семеро?


– Через несколько дней Кажегельдин вынужден был уехать из страны. Министр культуры Кушербаев тогда пенял мне: «Зачем ты взял эти деньги? Верни их. Мы дадим квартиры». Говорю ему: «Ты сначала дай, а потом я верну деньги». А оставшиеся семь квартир выделил уже аким Алматы Храпунов.


 


Единомыслие – признак бескультурья


 


– В 1998 году я вступил в РНПК. Понимаете, единомыслие для меня – признак бескультурья. Когда ныне покойный Болатхан Тайжан был членом политсовета партии «Отан», я напросился на одно из собраний. Я в шоке был – это вторая КПСС!


 


– Разве в оппозиции не бывает единомыслия?


– Вспоминаю собрания ДВК: там били и жрали друг друга изо всех сил. Но я подумал: лучше мне здесь быть. Хотя теперь понимаю отношение Ермека к нашей оппозиции: она на борьбу, как на работу, ходит – с девяти до шести. А я считаю – как на войне должно быть. И Ермек за меня как на войну пошел. Смогу ли я на такой поступок поднять свою задницу? Не могу сказать.


 


– Но решимость-то встать на путь самурая у вас была нешуточная, раз даже в КНБ поверили…


– Но сколько я думал, как долго готовил себя к этой мысли, как себя уговаривал. Все-таки я слабый человек. А он спектакль посмотрел, ночь переспал – и в Астану.


 


Страх – как паралич


 


– Нашел в библиотеке ваше интервью газете «Время» пятилетней давности, называется «Разрушить театр до основания». В нем вы говорите: «Сейчас надо поднять народ на борьбу с врагом в самом себе». Что за внутренний враг?


– Это был мой страх. Я переборол его. Страх – как паралич, он не дает ни двигаться, не говорить. В финале пьесы Абиша Кекильбаева «Аблай хан» народ обращается к своему правителю: «Мы победили. Куда теперь идти на войну? Скажи – мы пойдем!» Аблай хан говорит: теперь будем воевать с внутренним врагом. Со страхом, незнанием, темнотой, алчностью. Когда я говорю такие вещи, на меня смотрят, как на дурака: сегодня в обществе главная человеческая ценность – деньги, все остальные не в почете. Но что такое деньги? Это крашеные бумажки. У меня их никогда не бывало много. Я до сих пор веду половой образ жизни.


 


– Спите на полу на корпешках? А дивана нет, что ли?


– Диван есть, в зале. Но я люблю спать на полу, среди своих книг. И нормально себя чувствую.


 


Вопрос с Мамаем завис


 


Когда интервью закончилось и я уже выключил диктофон, Атабаеву неожиданно позвонил Абзал Куспанов, адвокат Жанболата Мамая. Болат Манашевич передал мне содержание их разговора:


 


– Адвокат рассказал мне, что следователь Назым Шайкен предлагал Жанболату чистосердечно признаться в содеянном и при этом оговорить Козлова. Мол, только на таких условиях он может выйти. Будто бы следователь сказал Мамаю: «Атабаев дал нам ценные показания, мы их засекретим и никому не покажем. А ты думай о себе». Жанболат ответил: «Дальше можете не продолжать. Я отказываюсь давать показания. И 65-ю статью ко мне не применяйте. А заявление, которое написал, буду отзывать». Получается, и меня, и Жанболата обманули? Я должен что-то делать.


 


Через час после нашей беседы источник, близкий к следствию, сообщил несколько иную информацию:


«К Мамаю заходили в камеру следователи, но он их выгнал с матами и оскорблениями. Потом все-таки согласился и написал заявление с просьбой применить к нему 65-ю статью. Но формулировка Жанболата “вину признаю частично” не устроила следователей: так не пишется. Есть форма, которую принимает прокуратура. По-другому не получится. И вопрос сейчас завис».


 


Беседовал Вадим БОРЕЙКО


 


Публикация на интернет-портале «Республика» от 11.07.2012
<http://www.respublikakz.info/news/politics/23862>


 


Добавить комментарий

Смотрите также