– В интервью атыраускому изданию вы сказали, что суд над Максом Бокаевым и Талгатом Аяном проходит по сценарию Жанаозенского процесса 2012 года. В чем схожесть этих судебных процессов? Какие серьезные нарушения вы выявили в атырауском деле?
– Подобные уголовные процессы, привлекающие большой общественный интерес и имеющие явно политический характер, что даже отметила в одном из своих постановлений ведущая процесс судья, характеризуются незримым присутствием в зале суда тех, кто принимает политические решения и может прямо или косвенно влиять на исход дела. Естественно, что обычно нет никаких доказательств этого, нет письменных подтверждений выраженного мнения или инструкций, но ощущение складывается устойчивое. И подкрепленные этим «мнением» сторона обвинения (прокуратура) и сам суд демонстрируют в таком случае явно обвинительный уклон, не стремятся выяснить истину, в полной мере обеспечить права обвиняемых. Это видно и по отклонению практически без исключений ходатайств стороны защиты, и по отсутствию желания устанавливать умысел, толковать сомнения в пользу подсудимых и т. д. Складывается впечатление, что мы участвуем в уголовном процессе с заранее заданным исходом.
– Почему, несмотря на столь серьезные нарушения и решительные требования международных организаций освободить активистов, власть продолжает это судилище? Что хочет продемонстрировать обществу Акорда этим показным процессом?
– Мне кажется, что логика здесь очевидна. Власти опасаются независимых, граждански активных людей, способных мобилизовать достаточно большие группы населения на предъявление требований по своим правам. В условиях экономического кризиса, который мы переживаем, и обострения социальных проблем, такие люди, с точки зрения властей, опасны и их необходимо либо изолировать, либо во всяком случае продемонстрировать силу и заставить отказаться от своей общественной деятельности. Цель, так сказать, не столько даже наказать конкретных БОКАЕВА и АЯНА, сколько профилактическая: предупредить возможное появление других таких же общественых лидеров.
– Какой настрой у защитников? Какие у них есть механизмы обжалования решений Атырауского суда в международных инстанциях? Что нужно делать, если они не смогут доказать в нашем «самом справедливом» суде невиновность Макса и Талгата?
– Ну, сторона защиты пытается выявить все процессуальные нарушения в этом деле, продемонстрировать отсутствие состава преступления в действиях БОКАЕВА и АЯНА. То есть занимается правовыми вопросами, которыми и должна заниматься сторона защиты. Однако, поскольку дело, по моему мнению, бесспорно политическое, решение, как я уже неоднократно выдвигал предположения, будет приниматься не в зале суда, а там, где такие решения принимаются. На международные инстанции рассчитывать особо не приходится. Те, которые есть, в таких случаях практически неэффективны, кроме, пожалуй, Комитета ООН по правам человека, но туда можно будет обратиться только после окончания всех судебных процедур у нас в стране, да и после этого решение может быть вынесено, по практике, через 3–4 года. Пока нужно бороться в наших судах, поддерживать ребят, распространять информацию, апеллировать к общественному мнению и надеяться, что все же здравый смысл возобладает. Потому что, как я уже тоже неоднократно отмечал, минусов от осуждения БОКАЕВА и АЯНА на несколько порядков больше, чем плюсов, в том числе и для самой власти.
– Кроме отдельных независимых изданий, о суде над Максом и Талгатом многие СМИ предпочитают молчать. Есть ли информационная блокада этого процесса? С чем это связано?
– После 1996-97 гг. у нас исчезли независимые радио и телевидение. Я имею в виду не частные, а независимые, в смысле предоставляющие возможность другим точкам зрения, в том числе по острым политическим вопросам, быть представленными обществу. После жанаозенских событий в течение трех-четырех лет остались единицы и независимых печатных СМИ. А зависимые СМИ работают в строго очерченном коридоре отражения общественно-политических процессов, который им установили сверху. Тем более что многие из них существуют на государственном заказе, где находящиеся у власти определяют границы этого коридора. Так что есть и скрытая цензура, и самоцензура.
– Какова будет реакция западных дипломатов и международных организаций в случае обвинительного приговора в отношении атырауских активистов? Как это может отразиться на имидже и инвестиционной привлекательности Казахстана?
– Нет никаких сомнений, что это будет воспринято крайне негативно, поскольку речь идет о гражданских активистах, которые действовали абсолютно мирными методами, поднимая важные социальные вопросы. Обвинительный приговор к лишению свободы будет означать появление в стране новых политических заключенных, даже если власти будут отрицать их существование в нашей стране. Это будет увязано и с будущей ЭКСПО‑2017, и с желанием страны вступить в ОЭСР и т.д.
Вообще, проведение таких, как ЭКСПО‑2017, и других крупных международных мероприятий в стране, где есть политические заключенные, всегда привлекает к этой стране критическое внимание мировых СМИ, международных организаций, вынуждает крупных политических и экономических игроков как-то на это реагировать. Я помню, проблемы возникали в таких ситуациях и у Узбекистана, и у Азербайджана. И властям этих стран приходилось предпринимать какие-то шаги по снижению уровня критики.
Поэтому-то я и призываю наши власти не создавать дополнительных поводов и новых проблем, причем, как мне кажется, на ровном месте.
– Евгений Александрович, благодарим за беседу!
ИСТОЧНИК:
Газета «Трибуна. Саяси-Калам» от 16.11.2016