В современном Казахстане любой имеющий разногласия с властью может быть объявлен умалишенным и подвергнут издевательствам в тюремных застенках и психиатрических лечебницах…
На очередной сессии ОБСЕ по человеческому измерению, которая на днях состоится в Варшаве, правозащитники собираются делать доклад по нашумевшему делу казахстанской жертвы карательной психиатрии Зинаиды Мухортовой. Между тем, случай этот не уникальный в современной истории Казахстана. Из-за многочисленных публикаций в СМИ о деле Мухортовой на связь с нашим корреспондентом вышел человек с почти аналогичной историей. Это гражданин России Олег Сорочинский, проживавший до недавнего времени в казахстанском городе Приозерске. Занимаясь правозащитной деятельностью, он, как и Мухортова, попал под каток репрессий, оказавшись сначала в тюрьме, а затем в психдиспансере. Причиной, побудившей его рассказать о бесчеловечном обращении в современных психиатрических больницах Казахстана, стало, по словам Олега Сорочинского, стремление обратить внимание общества на усиливающие репрессии в отношении людей, в чем-то несогласных с властями. Одним из инструментов этих репрессий является объявление казахстанского несогласного умственно неполноценным. Признаться, слушая эту историю холодеет затылок от осознания того, что в 21 веке существует подобное средневековье.
Мы разговаривали с Олегом Николаевичем по скайпу, так как после освобождения из ПНД Балхаша и немного придя в себя после одурманивающих сильнодействующих препаратов, он вынужден был покинуть Казахстан.
Несмотря на то, что на момент публикации Олег Сорочинский официально в Казахстане считается невменяемым, мы решили опубликовать его интервью. Впечатление умалишенного он абсолютно не производит. А те читатели, кто хоть раз сталкивался с современной казахстанской «правоохранительной» системой, без особого труда разберутся кто прав в этой истории.
– Олег Николаевич, расскажите кратко о себе. С чего началась ваша история?
В 1982 году я закончил Житомирское Высшее военное училище радиоэлектроники и ПВО и по распределению попал на полигон Сары-Шаган. Первые семь лет я служил в одной из воинских частей под Жезказганом. В 1989 году перевелся в г. Приозерск. В 1997 году я уволился из Вооруженных сил России и вместе с семьей остался проживать в Приозерске.
В 2004 году у меня возник конфликт с компетентными органами Казахстана. Меня обвинили в незаконном вторжении в чужое жилище, хотя я никуда не вторгался.
Целью этого обвинения было вымогательство с меня 10 000 долларов за прекращение уголовного дела в связи с примирением с потерпевшей.
В ходе защиты от обвинения я стал изучать юриспруденцию. Моя супруга заочно училась на юридическом факультете и одновременно обучала меня. В ходе самозащиты я обнаружил, что мудрые и справедливые законы Казахстана системно не исполняются. Я вынужден был в меру своих сил и возможностей бороться с этим абсурдом.
В наказание за правозащитную деятельность 1 июня 2010 года я оказался за решеткой по уголовному делу, где нет ни состава, ни события преступления. Меня обвинили в том, что я заключил договор займа в письменной форме, хотя законом это не запрещено.
1 июня 2010 года меня вызвали на допрос, в ходе которого оформили задержание и поместили в ИВС города Приозерска. Судья Ахметова Э.Ж. санкционировала мой арест сроком на два месяца. Этот срок окончился в 24.00 часов 31 июля
Без санкции суда меня 9,5 месяцев, до 15 мая 2011 года возили по тюрьмам Караганды, Жезказгана, Алматы, после чего 15 мая закрыли в психдиспансер г. Сатпаев.
– Вам как-то поясняли необходимость таких тысячекилометровых перемещений по стране? Например, при чем тут Жезказган?
Мне никак это не объясняли. Все мои вопросы игнорировали. И поездка в вагонзаке из Караганды в Жезказган была мучением и издевательством. Особенно летом. Из Караганды в Жезказган поезд ехал более двадцати трех часов с отстоем в Каражале 11 часов. Во время стоянки запрещалось пользоваться туалетом. А вы сами знаете, что такое лето в Казахстане, когда вагон накаляется градусов до пятидесяти.
– Что собой представляет вагонзак?
Это плацкартный вагон без боковых мест, входы в купе перекрыты решеткой с решетчатой дверью, окна в купе наглухо заделаны металлом, по корридору непрерывно ходит конвойный, наблюдая, что делают арестанты. Один туалет для конвоя, второй загажен настолько, что в нем ступить некуда. В плацкартное купе загоняют до 18 человек, хотя там всего шесть полок: три слева и три справа. Кроме того, у каждого арестанта есть еще сумки с вещами. Окна по инструкции наглухо закрывали, вентиляции не было. Арестанты задыхались, воды не давали, в туалет не выводили. Это натуральные пытки, опасные для жизни.
– Во время нахождения в жезказганском сизо какие-нибудь следственные действия проводились?
Абсолютно никаких. В первый приезд меня поместили в камеру с бывшими сотрудниками МВД, как подполковника вооруженных сил России. В следующие три привоза меня помещали в общие камеры с убийцами, ворами и наркоманами. По тюремным понятиям, я как бывший военный, отношусь к красным и мне не место среди черных, т.е. охрана умышленно создавала конфликт. Однако, узнав, что я правозащитник, заключенные относились ко мне уважительно и обращались за юридическими консультациями.
Я подавал жалобы и заявления, обращался в различные компетентные органы вплоть до президентов Казахстана и России. Пока я находился в Жезказгане, мне давали возможность отправлять эти обращения и давали уведомления о принятии, сначала на казахском языке, но после моей жалобы прокурору стали приносить на русском языке.
В карагандинской тюрьме часть моих обращений просто выбрасывали. Дежурный их принимал от меня на обходе, но в спецчасть они не попадали, а выяснить из камеры, куда они девались, было невозможно.
– Вы — гражданин России. Значит, по закону вам должны были предоставить связь с посольством…
Кроме гражданства России, я имею особый международный статус как лицо, входящее в состав воинских формирований России, временно находящихся на территории Казахстана. Все процессуальные действия со мной должны были производиться с участием двух компетентных представителей России и должен быть предоставлен адвокат — гражданин РФ, что я и требовал с первого дня задержания. Мои законные требования цинично игнорировались, хотя они основаны на международном соглашении между Россией и Казахстаном, имеющем приоритет над законодательством Казахстана.
– В российское посольство вы писали?
Да, мною и в посольство и консульство России написаны множество обращений. Часть их размещены на моем сайте http://olegprio.narod.ru/psih.html
Но никакой реальной помощи от России я не получил.
– Будучи в стационаре, вы продолжали писать?
Нет, в Актасском психдиспансере я попал в полный информационный вакуум. Врачи запретили давать мне ручки и бумагу. Мне передавали только письма моей супруги. Письма других отправителей от меня скрывали.
– Когда вы впервые попали в психиатрический стационар?
1 августа
15 мая
– На каком основании вас туда поместили?
По постановлению Балхашского суда я, как и Мухортова Зинаида, был направлен на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу которая проводилась с февраля по март 2011 года в городе Алматы на Амангельды, 88 в РНПЦПН.
В итоге психиатры признали меня невменяемым, т.е. не подлежащим наказанию за то преступление, которое мне вменялось. Это заключение психиатров суд принял как доказанную истину без его исследования, без допроса экспертов.
– Каковы были порядки в Алматинском экспертном психиатрическом центре?
Фактически меня месяц содержали в камере пыток. В подвальном помещении в комнате три на четыре метра содержали 8 человек. Проходы между двухярусными спальными местами, шконками, как их называют заключенные, всего
– Какие взаимоотношения были у вас с соседями по камере?
Отношения были очень враждебные. Я содержался с малолетками, один из которых убил свою бабушку, которая не давала ему играть в компьютере. Другой, 14-летний парнишка, зарезал CD-диском парня, который дружил с его девчонкой. Третий убил парня введя ему в мозг уксусную эсенцию шприцем через ухо. Были и такие, которые попали туда в третий раз. Они гордились своими преступлениями и с удовольствием в деталях их описывали.
С этими убийцами у меня возникали конфликты, я вынужден был физически защищаться от их агрессии. Эту мою самозащиту психиатры квалифицировали как конфликтность и агрессивность.
– Каким образом за вами наблюдали?
За все время нахождения там я два раза встречался с психологом, отвечал на абсолютно детские вопросы. И четыре раза встречался с так называемым «лечащим врачом». За час до моего отправления в СИЗО-1 города Алматы была двадцатиминутная встреча с судебно-экспертной комиссией. Мне задавали вопросы, почему я не признаюсь в совершении преступления и убеждали признаться. Мои доводы о полном отсутствии нормативных признаков события и состава преступления психиатры квалифицировали как неустранимые бредовые идеи.
– Как складывался режим дня?
Режим дня был следующий: подъем в 6 утра, затем вывод под конвоем в туалет, затем давалось 7-10 минут на умывание, два умывальника на восемь человек. Затем нас опять закрывали в камеру, где мы находились до завтрака. На завтрак, обед и ужин нас выводили из камеры, мы шли 5-
– Давайте вернемся в Сатпаев. После СИЗО вас поместили в местный ПНД…
Будучи в Сатпаевском ПНД я подал иск на местного прокурора за незаконное помещение в стационар. Я лично участвовал в двух судебных заседаниях.
5 августа за мной приехал конвой из Жезказганского СИЗО, меня отвезли на вокзал, поместили в вагонзак и отвезли в Карагандинское СИЗО. Ближайшим этапом меня отправили в Алматинский СИЗО, а на следующий день отвезли в Актасский психдиспансер. Там я находился с 15 августа 2011 года по 13 марта 2012 года.
– А в Актасе что происходило?
Всю мою одежду и личные средства гигиены отобрали, а меня отправили в холодный душ. После того, как я стал возмущаться, мне вернули трусы и носки. Все вещи отправили на санитарную обработку и до выписки я их не видел. Меня поместили в 14-е отделение, говорили, что это одно из самых мягких отделений в Актасе. Хотя лично я особой мягкости там не увидел. Когда меня повели из приемника в 14-е отделение, два санитара взяли меня под руки. Я автоматически освободил руки от захвата. Тут же из КПП выскочил охранник с дубинкой, мне заломили руки и до отделения я шел в позе «ласточки» с закрученными сзади руками, причем руки выкручивали специально так, чтобы мне было больно.
– Что было дальше?
В отделении меня поместили в изолятор, привязали к кровати и тут же предложили выпить горсть таблеток. Я сказал им, что здоров и от любых психотропных лекарств отказываюсь. Они шприцами вводили мне психотропные средства в бедро и в руку по несколько раз в сутки. От этих уколов я потерял связь с пространством и временем. Неделю я находился в привязанном состоянии. Для приема пищи мне отвязывали одну руку и ставили на койку поднос с едой. Хочешь — кушай, не хочешь — не кушай. В туалет выводили один раз в сутки по-большому, а по-маленькому, несмотря на то, что был привязан, давали утку. Хочешь — пользуйся, не хочешь – не пользуйся. Затем меня перевели в первую палату с интенсивным наблюдением. В палате узенькие проходы между кроватями, двигаться негде. В ней я пробыл примерно полтора месяца без прогулок, хотя мои соседи по палате ходили на прогулки. Примерно через полтора месяца меня тоже начали выводить на 15-20 минут три-четыре раза в неделю. Все остальное время я находился в камере. На мои просьбы выдать все мои документы и переписку мне отвечали, что все они находятся в спецчасти и будут мне выданы при выписке.
– Вы постоянно пытались писать какие-то жалобы, отстаивать свои права. Ваши сокамерники делали что-то подобное?
Наоборот, они отговаривали меня. Говорили, это все бесполезно, раз ты сюда попал, то попал под резиновый срок. Сколько им захочется, столько ты будешь сидеть. Будешь писать — только хуже себе сделаешь. Я их слушал, но все равно оставался при своем мнении.
– В Актасе ваши взаимоотношения с врачами ограничивались только тем, что вам делали психотропные уколы?
С 1989 года я признан гипертоником, в
– Вы говорили, что находились в Актасе до середины марта 2012 года. Что было дальше?
Администрация психбольницы проявила инициативу о моем досрочном освобождении, т.к. устала от непрерывных проверок по заявлениям, которые подавали моя супруга и мои три представителя по доверенностям. На первое обращение администрации ПНД в декабре
– Что вы собираетесь делать дальше?
Из Казахстана я выехал временно для восстановления здоровья и своих нарушенных прав. При выписке врачи сказали моей супруге, что меня закроют обратно и на всю жизнь, если я подам хоть одно заявление в защиту своих прав. Эти угрозы были не беспочвенными.
Я подал заявление на нарушение психиатром Искаковым Р.Р. моих прав после выезда на Украину. Через три дня на мою приозерскую квартиру явился местный психиатр и сообщил, что получил задание от прокурора оформить принудительную госпитализацию в психдиспансер. Узнав, что я уехал, психиатр обрадовался, т.к. являясь честным врачом, он не желал брать грех на душу участием в репрессиях против меня.
