«Получил удар точно в локтевой сустав, да в такое место, что рука надолго повисла плетью…» – вспоминает Владимир Козлов. Вот так обращаются в Казахстане с этапиуемыми заключенными. Предлагаем вниманию читателей выдержки из письма политика Владимира Козлова, где он рассказывает, как его этапировали из Северного Казахстана в колонию под Алматы.
Мы рассчитываем, что этот документ-свидетельство прочитают дипломаты США, Канады и государств – членов Европейского союза, аккредитованные в Казахстане, а затем проинформируют о его содержании свои внешнеполитические ведомства. Потому что сегодня Казахстан, пытаясь добиться экстрадиции оппонентов Назарбаева и обвиняя их во всевозможных прегрешениях, обещает западным государствам, что будет строго соблюдать права выдаваемых и против них не будут применяться пытки.
Письмо Владимира Козлова – это не только рассказ о реалиях казахстанской жизни, но и свидетельство того, что Генеральная прокуратура РК, давая такие обещания, осознанно лжет. Если даже политического заключенного, чья судьба находится в эпицентре внимания казахстанской и зарубежной общественности и освобождения которого требует Европейский парламент, принявший уже три резолюции в поддержку лидера «Алги», трижды избили, то что может ожидать других?
* * *
Выдержки из письма Владимира Козлова:
«Попытаюсь коротко описать этап – от 164/3 до 155/14, с 13.03.14 до 20.03.14. Все дни, с шестого марта, на «тройке» были на нервах (срочно написал в КУИС на перевод по месту жительства, политрук рекомендовал). Одна из особенностей «тройки» – чрезмерная скрытность, режим «молчи-молчи»; отсюда ты не знаешь, когда и что из ожидаемого может произойти и произойдет ли оно.
Меня предупредили (зэки из «актива»), что в случае этапа просто появится контролер, который сообщит, что у меня на все про все 10 минут, после чего «с вещами…». Еще сказали, что этапы с «тройки» по тройкам, то есть 03, 13, 23 числа каждого месяца.
Готовился на случай удачи, памятую о том, что может быть и всякое; извращенные способы получения удовольствия от того, что кому-то плохо, в среде, где принимаются решения, – дело обычное. Разложил вещи – то, что оставлю, сложил в отдельные пакеты, чтобы потом просто и быстро выложить. Так же с продуктами.
Оставил (в итоге): электробритву, триммер, чудо-валенки, осенние ботинки, кроссовки, кучу носков, лишние майки, трико и еще много чего по мелочи. Там ребятам нужно, а я все же уезжаю по месту жительства…
Самый эмоционально напряженный день – 13 марта. Ожидаю. Вечер уже, началось личное время, после 19 часов. Тишина. Подходит активист: «Сколько у вас станков, Иваныч, не помните точно?» (кстати говоря, тот самый активист, что два раза «затолкал» меня под выговор).
Вот оно, пошло-поехало! Он отвечает за КРП (колюще-режущие предметы) и он обязан в случае этапа собрать мои КРП для передачи в этап… Вот тогда я понял, что вероятность этапа сегодня – реальность.
Вышло все, как и ожидалось. Уже около 21 часа, к окончанию «личного времени» появился контролер с той самой фразой, что у меня 10 минут на сборы. Сборы были недолгие… Попрощаться ни с кем кроме завхоза (он сопровождал меня до контролерской) не удалось; отряд уже «тусовался в локалке», перед последней проверкой, а когда меня выводили из барака, последовала общая команда, запрещающая смотреть в мою сторону.
Мое негромкое «Пока», наверное, мало кто услышал. В контролерской обыск. Со мной на этап уходят еще трое: двое подельников из Актобе на ДС (доследование) и парень в Алматы – на кассационный суд с надеждой, что домой. Присутствовали дежурные опер и режимник, все корректно.
Выдали паек на дорогу: две буханки хлеба, две банки того самого «леща в собственном соку», пакетики «сахар + соль + чай». На выходе из лагеря нас «приняли» контролеры этапного автозака; атмосфера слегка поднапряглась. Снова полный обыск, теперь уже менее корректный. Ребята шли первыми, и в какой-то момент я услышал в адрес одного из них: «Ты уже поступил в мое распоряжение, обезьяна! Шевелись!!!».
Стало неприятно, потому как грубость была без повода. Таким образом превентивно сообщались новые рамки, «берега» взаимоотношений. В мою сторону грубостей не было, но это мало что меняло в ощущениях. Было мерзко.
По пути следования нас пересадили из одного автозака – в другой, тюремный. Там уже были люди. Мы быстро-быстро «вбились» в него с сумками, «уплотнив население»; зэки с опытом этапов очень расторопно приняли и нас, и наши сумки, чтобы не продлять повышенную нервозность таких стыковок, которую создает конвой криками, толчками в спину и прочим.
До «столыпина» доехали быстро, не более 10—15 минут пути. Ожидая погрузки, слушали лай овчарок и крики двух конвоев: автозака и «столыпина». Люди притихли, напряглись в ожидании…Темно (около 23 часов), ничего не видно, а то, что слышно, – тягостно… Лязгнул засов камеры автозака: «Первый пошел!» – и мат, вопли конвойных. Люди прислушиваются ко всем звукам… Вот оно – бьют!
Значит, «встречают» ПР-ами как минимум; это тоже заявочное объявление «берегов», формата предстоящих взаимоотношений с петропавловским конвоем «столыпина». «Девятый пошел!» – это мне. Бегу. В каждой руке по сумке. Тяжеловато. Неудобно. Бежать всего-то метров 10—12 с учетом поворотов. От двери автозака до двери тамбура «столыпина» – мостки, метра три. Пока продрался с сумками через узкую дверь камеры автозака – наслушался: мат вперемешку с «Быстро!», «Бегом!», «Пошел!», с собачьим лаем и визгом, лязгом металлических частей «калашей»…
Забегаю в тамбур «столыпина» – стоит первый конвоир: «Бегом!». Протискиваюсь через узкие повороты с сумками, уже виден второй конвоир, стоит у открытой двери ближней камеры: «Сюда! Бегом!». Двигаюсь туда – есть. Прилетело. Хлесткий, вполсилы удар в область шеи, сзади. Это был третий конвойный – он так «считает» людей, наверное.
Впереди меня человек застрял в проходе в камеру, с сумкой. Немудрено – камеры уже почти битком, что помоложе – прыгают на верхние полки, туда же швыряют вещи, чтобы освободить нижнюю часть для входа новых. Камера на семь лежачих мест, три уровня. Вбивают (буквально) туда до 20 человек и более при погрузке.
Человека, который застрял, вколачивают туда несколькими ударами ПР, уже «от души», с перекосом лица и сопутствующим звуковым сопровождением. Я видел эту спину на следующий день – диагональный рубец вспухшей кожи, и это через одежду и зимнюю куртку. Влетаю. Мои сумки мгновенно выхватываются и уносятся вверх – молодцы пацаны, скорые, это уберегает от дополнительных «резиновых гостинцев с доставкой».
Уселись кое-как кто где. За последним: «Закрыть!», дверь лязгнула замком, «Не курить!». Сидим. Знакомимся. Мимо проводят двух женщин. Их так не «встречают», достаточно спокойно. Через время подходят конвойные: «Будем называть фамилию, говорите имя, отчество, статья, срок, режим содержания». Общение уже спокойное, будто и не эти же самые лица несколько минут назад были перекошены от злобы, орали грубости и махали не мимо ПР-ами.
У них в руках куча папок с нашими «делами», с фото и всеми данными на обложке. Мое дело уже трехтомное, из трех папок, перевязанных шнурком. Слышу свою фамилию, произношу свой речитатив. Фонарик в лицо – я – не я? Я. Нормально. Чуть позже «келешовка» (перевод в другую камеру). Формируют по режиму содержания и по пунктам назначения. В другой камере нас десять.
Тронулись. Время – далеко за полночь. Пока общение, то да се, выяснилось, что ехать придется полусидя. Разрешили курить. До Астаны ехать ночь, там выходим на день, в тюрьму. Вечером возвратимся в тот же «столыпин», к тому же конвою, и поедем до Караганды. Это все сообщают нам конвоиры.
В полудреме, сидя на голых полках, – Астана. Уже светло. Объявляют, что те, кто до Караганды, могут оставить свои вещи в «столыпине», взять с собой только то, что будет нужно в Астане. Хорошо. Потом я еще раз пойму, что это было хорошим решением, еще по другому поводу. Беру с собой чай и конфеты, это всегда нужно. Выгрузка – как и погрузка: в тех же деталях, включая ПР! В этот раз, наверное, чтобы поняли, что «поступили в распоряжение североказахстанского конвоя»…
Загрузились в автозак уже проще, быстрее, потому как без вещей. Ехали недолго. По дороге предположения, как «встретят» в тюрьме. Точно никто не знает, потому как все меняется. Встретили спокойно, без лишнего. Обыск – и в камеры. В той, куда нас (парня -малолетку, которого в Алматы на кассацию, и меня), – уже пятеро, все транзитные, заехали за час до нас, едут с «сангорода» – с лечения.
В тюрьме Астаны пробыли до вечера, затем с вещами на выход, обыск, пара часов ожидания в переполненном «вокзальчике» (камера-отстойник-накопитель), и автозак. Доехали – ожидаем. Как-то будет сейчас при погрузке в «столыпин»? «Первый пошел!» – и дежавю… Бьют всех без разбора. До меня пошел человек, который едет из «сангорода» (медицинский лагерь), лечил позвоночник. Поперек своего больного позвоночника и получил. От души конвойный дал пару раз. Слышно было, как он взвыл, как заорали конвоиры: «Закрой пасть! Вперед! Пошел!»
Я успел увидать, что в тамбуре по обеим сторонам стоят двое с ПР-ами на взмахе. Первый удар приняла спина, рефлекторно попытался уйти, прикрываясь рукой (глупо) – получил удар точно в локтевой сустав, да в такое место, что руку «пробило током» и она надолго повисла плетью. Больно. От боли приостановился, схватил одной рукой вторую – уже бегут двое из «встречающих»: «Быстрей! Пошел!» и прочее…
Кое-как втащил себя в камеру. Там уже кто-то лежит на нижней полке, постанывая, и так же держится за руку. Соседи… Типа «добро пожаловать в распоряжение СКО конвоя!». Третий «проход» предполагает, что будет и четвертый, на выходе в Караганде.
Наши вещи на месте, после повторения процедуры «ФИО-статья-срок-режим» поехали. Время около полуночи. В Караганде будем около трех ночи. Кипятка, оказывается, не дают уже давно и во всех этапах. Максимум – сухпай и вода от тюрьмы. Что-то пожевали, чем-то запили, легли на эти крашенные в серое доски, благо – на этот раз есть и лежачие места.
В вагоне не холодно, бушлат под голову – пойдет… Казалось, только лег, и уже приехали. Караганда. Кто-то достает из сумки свитер потолще – четвертый «проход», прощание с конвоем СКО. Еще не известно, что и как в Караганде, начиная с автозака. Говорят разное – «КарЛаг пылает», то есть лагеря и тюрьмы уходят в режим. Народ примолк в тревоге и ожидании, неизвестность гнетет.
Залаяли собачки, лязгает «сбруя калашей»; нарастает градус и в камерах «столыпина». Это не выражается никак – все молчат, но нарастание напряжения почти электризует воздух. «Первый пошел!» – есть! Все прислушиваются. Вот человек топает по проходу, спешит под крики конвойных: это не просто, если в руках сумки, проход узкий. Топот притормаживает – тамбур, повороты к выходу. Неожиданный звук «дзинь-бля-бля», потом каскад конвойного мата… «Хлясть! Бум-м!» – конвой СКО прощается с вами, желают вам всего хорошего.
Бьют и на прощание. Была надежда, что конвой притормозит после явных переборов, допущенных при посадке в Астане, когда досталось всем, без разбора, даже тем, кто едет из «сангорода», и сильно пожилым. Человек, которому двинули поперек больного позвоночника, всю дорогу лежал, не вставал; моя рука тоже помнила глупость головы, пославшей ее на защиту спины и «доброту» конвоя СКО, еще дня три-четыре. А сейчас Караганда, «дорога жизни «столыпин»-автозак, бежим по одному и по команде.
Я – «Тринадцатый пошел!» – алга! На бегу уже понимаю, что в автозаке сидеть мне придется стоя, по заполняемости камер; пока идет погрузка, люди вбиваются (буквально) туда с разбега, кто – как, кого – чем, куда – что и как попало. Уже потом рассаживаются, разгребают вещи, общаются… все в темноте. Это потом.
Бегу по проходу. Уже перед тамбуром вижу – стоят двое. Лиц не различаю – камуфляж, серо-зеленое все. Стоят друг за другом, по обе стороны пути. У одного ПР подлиннее, это, наверное, «хрясь!». У второго, соответственно, «бум-м!». Может быть, наоборот – это ничего не меняет в сумме этих двух «слагаемых». Что совой об пень, что пнем о сову: сове одинаково «приятно», а пню одинаково пофиг.
Находясь уже в «зоне поражения», вдруг неожиданно для себя маневрирую, видимо, природа помнит ощущения и старается их избежать. Притормаживаю… боковым зрением вижу, что ПР из верхней точки (над головой конвоира) дернулся, и там замер… В этот момент очень резко стартую мимо и затылком чувствую – промахнется. Первый – мимо. Второй какое-то время, наблюдая эту картину, тоже «сбил прицел», утратил точность алгоритма – я уже на мостках, ведущих в автозак, когда мне в спину долетает несильный тычек на излете, сопровождаемый «дуплетным» матом из «двух стволов».
В процессе даже забыл о том, что карлаговский конвой автозака тоже может «встретить», не успеваю ничего понять, как уже сижу (!) на лавке. Оказывается, это уже второй автозак, и я в него попал одним из первых. Более того, конвойные спокойны и корректны, что называется – «на будьте любезны».
В камеру автозака один за другим забегают люди, рассаживаются. Всем хватило места. Напряжение спадает, приходит юмор, народ делится впечатлениями от «прощания» с конвоем СКО. Оказывается, тот неожиданный звук «дзинь-бля-бля» произошел от попадания ПР что подлиннее в потолочный плафон освещения, с летальным исходом для последнего. Народ веселится: что СКОшному конвою плохо, то зэку в радость.
Оправдано обратным ходом этой формулы, чего уж там, и сам в таких же чувствах. Едем. Карагандинский конвой автозака зевает, молчит. Начало четвертого утра. У входа в нашу камеру (в автозаке две камеры, в каждую можно вбить по 15—16 человек, и один «пенал» на одного человека – это обычно «обиженный»]. или «БС», или женщина) – лежит собака. По окрасу восточно-европейская овчарка, но размером, будто ее мама гульнула с медведем.
По приезду в тюрьму нас передают «из рук в руки» так же спокойно и молчаливо. Обходится без криков, матов и прочего. Хорошо. Достаточно быстро (для четырех утра), мы проходим обыск; здесь вещи в сумках досматриваются, как в аэропорту, посредством такой же техники. Поставил сумку на ленту, она уехала внутрь машины, офицер посмотрел на экране что к чему, и сумка вернулась.
Попадаем в камеру только в 05:45. Точное время запомнилось потому, что в 06:00 здесь подъем и потом уже не спят. Только расположились – за мной пришли. Отводят в свежеотремонтированную камеру, в которой я буду один, все дни до этапа – с 15 до 19 марта. Тишина. Кормят хорошо. Слушаю радио. Кормлю семейство крыс за окном, иногда. Они там по двору шастают.
Общаться почти не с кем, пара фраз с контролером – все. Сходил, побрился – первый раз за полтора года с горячей (!) водой. Девятнадцатого, ближе к обеду, в этап, теперь в Алматы. Обыск – «вокзальчик» – автозак. Около 18 часов. Мы уже на вокзале. Ждем. Оказывается, наш состав прибывает не на первый путь и прямо с автозака перейти по мосткам в «столыпин» не получится.
Конвоиры организовывают оцепление-коридор, два ряда автоматчиков с собачками, между которыми мы должны быстро переместиться от автозака к вагонзаку. Обычно это сопряжено с сильно повышенной нервозностью обоих конвоев, но в этот раз все проходит без нервов.
Подошла моя очередь. Сумки из автозака – на землю. Следом сам – прыжком. Сумки в руки – вперед, через два пути, метров пятнадцать, быстро. Подбежал. Сумки в «столыпин» вверх. Ступеней в «столыпине» нет, сразу площадка-пол. Схватился за поручни, рывком-вверх. Конвойный подал руку, помог влезть. Дубинки в руках, но они ими лишь указывают, куда следовать и слегка касаются при подсчете: «Первый, второй…».
Алматинский конвой! Дома! Вот уже тогда я вдруг понял – я алматинец и еду почти домой. Спокойно расселись, спокойно поехали. И это при том, что, по рассказам людей, именно на этом направлении не так давно какой-то «безбашенный» зэк напал на конвойного, попытался завладеть пистолетом и был то ли ранен, то ли убит. Ехали достойно, корректно».
* * *
Комментарий редакции
На прошлой неделе в Астане состоялся очередной раунд переговоров между представителями Казахстана и Европейского союза на предмет подписания нового, расширенного договора между РК и ЕС. Этот договор очень нужен Акорде, поскольку экономика страны летит под откос плюс Назарбаев оказался зажат Путиным и теряет возможность маневрировать между США, Европой, Китаем и Россией.
Но если Европейский союз так сильно озаботился ситуацией на Украине и действиями Владимира Путина против нынешних украинских властей, то он просто обязан обратить внимание на другой диктаторский режим – Нурсултана Назарбаева, который действует против своих политических оппонентов еще более преступно, кроваво и, что хуже всего, безответственнее, чем его российский коллега.
На этой неделе должны состояться выборы нового состава Европейского парламента. И мы очень надеемся, что вновь избранные европейские депутаты поднимут тему жанаозенской трагедии и судьб тех, кого Назарбаев и его клика сделали виноватыми без вины, включая Владимира Козлова.
Мы надеемся также, что письмо Владимира Ивановича о том, как избивают осужденных в Казахстане, во-первых, привлечет внимание Европарламента и Еврокомиссии, которые могут и должны использовать заинтересованность казахстанских властей в новом договоре РК – ЕС, чтобы добиться освобождения всех тех, кто еще сидит за решеткой по этому делу.
И во-вторых, что оно станет доказательством того, что ни одного казахстанца нельзя выдавать Казахстану, пока им безраздельно правит «лидер нации» Нурсултан Назарбаев. Потому что все обещания казахстанской Генеральной прокуратуры о том, что против экстрадируемых лиц не будут применяться пытки и избиения, их права будут соблюдаться, а им самим будут обеспечен справедливый и прозрачный суд, это осознанная и циничная ложь.
Нурахмет КЕНЖЕЕВ
Публикация на интернет-портале «Республика» от 19.05.2014
<http://www.respublika-kaz.info/news/politics/36689>
