Бывший политический заключенный Ермек Нарымбаев, арестованный два года назад после выступления на собрании с лозунгом «Назарбаев, кет!» и осужденный на 4 года лишения свободы, а в конце февраля этого года вышедший на свободу по амнистии, рассказал о своем пребывании в тюрьме и на зоне, какая там сегодня обстановка.
В «ОБЕЗЬЯННИКЕ» ХУЖЕ ВСЕГО
Оппозиционный активист и бывший политзаключенный Ермек Нарымбаев с момента своего ареста сменил несколько тюрем. Самые ужасные тюремные условия – в камере временного содержания в подвале Алмалинского районного суда города Алматы, говорит он:
– В советское время подобная камера называлась КПЗ – камера предварительного задержания. Ее иначе еще называют обезьянником. Хуже всего, что там нет спальных мест, лишь узкие скамейки. Камера сырая, без окон, света там нет. Меня задержали вечером 1 мая, когда я находился в состоянии голодовки. Кушать я не просил, но мне не давали пить. Резко наступила слабость. С меня сняли очки, я потерял чувство пространства, и у меня появилось головокружение. Охранники за решетчатой дверью словесно издевались надо мной.
Всю ночь Нарымбаев, по его словам, не спал и вот в таком болезненном состоянии его на другой день повезли в административный суд. В здании суда пришлось два раза вызывать скорую помощь, поставили ему десять уколов.
После того как административный суд приговорил его 15 суткам ареста, он был препровожден в спецприемник для административно арестованных при департаменте внутренних дел Алматы, который находится по знакомому для многих оппозиционных политиков и активистов адресу Лобачевского, 10.
– Фактически это тюрьма. Условия там тоже ужасные. Камеры маленькие. Туалет внутри камеры – пятак, то есть дырка в полу, с двумя боковинами. Там я находился с 2 по 13 мая. Вместе со мной там находились 14 человек, – говорит Нарымбаев.
Ермека Нарымбаева оттуда вывезли в изолятор временного содержания (ИВС), который находится в подвале здания департамента внутренних дел Алматы, где он находился до 18 мая. Там тоже, говорит бывший политзаключенный, ужасные условия, всё время горит свет:
– Я там побывал в двух камерах на шесть мест. В них по три шконки [кровати]. Они двухъярусные. Верхний ярус называется «вертолет». Спать невозможно, поскольку постоянно горит свет – бьет прямо в глаза. Выкрутить лампу невозможно, она вставляется снаружи.
18 мая Ермека Нарымбаева переводят из ИВС в СИ-1 (следственный изолятор) города Алматы, который расположен на проспекте Сейфуллина, ниже улицы Маметова. Те, кто там содержался, говорит Ермек, называют его еще старым централом или «старушкой»:
– «Старушка» – это городская тюрьма. Там я побывал всего лишь два дня. За это время я побывал в четырех камерах, то есть меня дергали из камеры в камеру. Потом меня в наручниках, как особо опасного преступника, вывозят в санитарной машине под усиленной охраной на новый централ – СИ-18, который расположен на 70-м разъезде, практически напротив военного училища, который раньше назывался АВОКУ.
СТАРЫЕ УЖАСЫ В НОВОЙ ТЮРЬМЕ
Ермек Нарымбаев попытался сравнить старую и новую тюрьму Алматы. По его словам, в старой тюрьме СИ-1 полы прогнившие, половицы шатаются до такой степени, что если идти с закрытыми глазами, то можно упасть.
– В СИ-1 я сидел в камере на четыре места. Я располагался на «вертолете», поскольку остальные места были заняты. Туалет в виде пятака фактически не прикрыт. Люди за свои деньги как-то проносят туда стройматериалы: подняли одну стенку, а также сделали загородку из прорезиненной ткани, чтобы принимать там душ. Прямо над туалетом сделан душ. Когда жара, там просто невозможно, поскольку людей никуда не выводят. И этот душ хоть как-то спасает. А «официальный» душ всего лишь один раз в неделю, – говорит Ермек Нарымбаев.
Летом в алматинских тюрьмах, по его словам, страшная духота, не хватает свежего воздуха:
– В спецприемнике человек более 23 часов в сутки находится в условиях затхлого воздуха: выводится на прогулку только на полчаса. В ИВС вообще не знают, что такое прогулка. В старом централе, СИ-1, я вообще ни разу не был на прогулке. В новом централе, СИ-18, прогулка выглядит вовсе изуверской. Людей выводят на крышу, которая раскалена от солнца. Помещение для прогулок – это та же самая камера, только сверху пластиковая крыша, с торцов застеклено. Свежего воздуха нет, снизу поднимается бетонная пыль. Жара, всё раскалено. Дышать невозможно. Несколько раз были своего рода молчаливые бунты: люди отказывались выходить на прогулку – хоть избивайте нас. Начальство несколько раз, видимо, пробовало, а потом махнуло рукой. Кто хочет- того выводят. Я там на прогулке был всего лишь пару раз. Замучался. И в камере тяжело, а тут еще и головокружение сильное. Я ведь всё это время находился на голодовке, начиная с момента моего задержания 1 мая, – рассказывает Ермек Нарымбаев.
ГОЛОДОВКА
Ермек Нарымбаев утверждает, что он держал длительную голодовку по-настоящему, выражая протест против тотальной несправедливости по отношению к нему. По его словам, это не была «сухая» голодовка, поскольку она невозможна.
– Думаю, было две причины моего перевода со старой тюрьмы, СИ-1, в новую, СИ-18. Дело в том, что новая тюрьма – областная, Алматинской области, а старая – городская, города Алматы. Я живу в Алматы, прописан в Алматы, преступление как бы совершил в Алматы. Поэтому я должен был находиться в городской, старой тюрьме, СИ-1. Думаю, что меня посадили туда, чтобы изолировать от общественности, от адвоката, жены и родных и чтобы я находился в одиночке. То есть, если я начинаю держать голодовку, чтобы держать меня в карцере, чтобы другие заключенные не могли мне помогать, – говорит Ермек Нарымбаев.
В санчасти тюрьмы Алматинской области СИ-18, по словам Нарымбаева, есть свой карцер, где он содержался во время голодовки и был изолирован от других заключенных:
– Каждый день мне приносили продукты и спрашивали: «Вы будете есть?» Я говорил, что не буду. Жена мне передала чайник, я кипятил воду, пил ее и старался меньше двигаться. При голодовке самое главное – меньше двигаться. Я лежал, читал и спал. Сон – это лучшая возможность забыться. В первый раз я голодал с 2 мая до 5 июня. Некоторые говорят, что это невозможно. Возможно! Я продержался 73 дня в голодовке, которую начал с 20 августа 2010 года. Я потерял в весе
Как говорит бывший политический заключенный, он мучительно выходил из первой голодовки; потом было легче. Вторую голодовку, рассказывает Ермек Нарымбаев, начал 20 августа 2010 года. Когда его этапировали из Алматы в Жангизтобе 4 сентября, он был в состоянии голодовки, поэтому его в поезде сопровождал врач.
ЭТАПЫ НАРЫМБАЕВА
Ермек Нарымбаев в алматинских тюрьмах находился с 1 мая по 4 сентября, после чего его посадили в «Столыпин» – зарешеченный вагон для этапирования заключенных – и отправили в Восточно-Казахстанскую область.
– Меня 4 сентября сначала из нового централа привезли в старый централ. А до этого я писал ходатайства о том, чтобы меня перевели туда, а потом чтобы оттуда меня направили отбывать срок в колонию общего режима, которая находится в Алматинской области. Вот я и подумал, что одно из моих ходатайств было удовлетворено. Меня там продержали три часа. Потом спустили в «вокзальчик», как называют осужденные место, откуда направляют на этап. Для меня это было психологическим ударом: кругом охранники в масках, вооруженные автоматами. Вытаскивают запечатанный пакет, вскрывают его при мне и зачитывают: «Вы вывозитесь в колонию общего режима Жангизтобе Восточно-Казахстанской области». Для меня это был шок, потому что я этого не ожидал, думал, что будет возможность обжалования и так далее. Я еле сдержался, чтобы не взорваться, – говорит Ермек Нарымбаев.
Потом начался досмотр вещей, одежды и обыск самого осужденного. По его словам, у него было много вещей: три средних сумки – было много книг и материалов уголовного дела – и несколько пакетов:
– Раздевают до трусов. Чтобы не было что-то спрятано в заднем проходе, заставляют несколько раз приседать. Заглядывают в трусы, в рот, уши. Ищут в первую очередь иглы, сим-карточки. Прощупывают швы. Но я даже и не пытался пронести что-либо запрещенное, поэтому шмон для меня закончился благополучно.
После обыска Ермека Нарымбаева и других осужденных – всего около 20 человек – посадили в автозак (грузовой автомобиль с железной будкой с зарешеченными окнами) и привезли на вокзал. Он не смог определить, какой это был вокзал – Алматы-2 или Алматы-1, – из автозака почти ничего не видно, к тому же было темно:
– Автозак проехал впритык до самого вагона, так что между ним и вагоном была лишь узкая щель шириной примерно
«Столыпин» представляет собой плацкартный вагон, где перегородки между купе обиты мелкой металлической сеткой, а в каждом купе – по три полки у каждой стенки. Сам он ехал в купе, где полки были только с одной стороны. Как говорит бывший политзаключенный, каждый раз он оказывался один.
Ермек Нарымбаев продолжает, что его поездом повезли через Уштобе в Жангизтобе:
– В это время я был во второй голодовке. Я не помню, чтобы других кормили. Воздуха нет. «Столыпин», автозак, камера в Алмалинском РУВД – какое-то страшное средневековье, нечеловеческие условия. Я вел дневник и тогда записал: «Когда придем к власти, каждый судья, прокурор, следователь и даже адвокат ежегодно должны посидеть трое суток в карцерах, чтобы почувствовать, что это такое. А то они витают в облаках: налево-направо раскидывают пять лет».
По прибытии поезда в Жангизтобе, по словам Ермека Нарымбаева, его и других осужденных выгрузили из вагона сразу в автозак, затем их привезли в колонию, в огромный бокс, похожий на большой гараж:
– Алматинский этап прибыл на двух автозаках. Ворота сразу закрылись. Кругом охрана. Нас выгрузили из автозаков и поставили на корты [корточки] у стен: руки за голову и лицом к стене. Нас не били. Я выходил последним. Смотрю – все сидят на кортах. Я вышел и дружелюбно спросил у мента: «Здравствуйте! Что мне делать?» Он махнул мне рукой и сказал, чтобы я шел с вещами. Поскольку я вышел последним, то в колонию пошел первым. Правда, перед этим всё-таки успел немного посидеть на кортах.
По словам Ермека Нарымбаева, его вещи досматривал сам начальник колонии и обыск был более глубоким, чем при отправке из Алматы:
– Но мне это было всё равно, потому что у меня не было ничего запрещенного. Я беспокоился лишь за то, чтобы не пропали мои дневники. В конце концов они всё-таки их украли. Но это был уже другой случай – когда был шмон перед вывозом меня в сангород в Семей.
После обыска Ермека Нарымбаева повели в сторону карантина. По его словам, глотнув непривычно свежего воздуха, он потерял сознание. Но другие заключенные подхватили под руку и помогли ему.
Как говорит Ермек Нарымбаев, в другой раз уже на другом этапе – в январе 2011 года – он сильно отморозил ноги. Это было тогда, когда его из сангорода в Семее отправляли этапом в колонию в Жангизтобе. На большой лагерной территории в Семее находятся сангород, колония строгого режима, следственный изолятор, женский блок, блок для несовершеннолетних и еще старый следственный изолятор.
– В автозак собирали по очереди в течение 10 часов. Начали с нас. Это было 15 января. Стояли крещенские морозы. От холода мои ноги посинели. Я думал, что начнется гангрена. Автозак привез нас на вокзал, и мы пересели в «Столыпин». По приезде на станцию Жангизтобе – это было уже 16 января – нас снова встретил автозак и привез в поселок Солнечный, где находятся четыре режимных объекта: женская колония, колония общего режима, колония для бывших сотрудников правоохранительных органов и колония-поселение. Там нас автозак развозил два часа. Мы снова в нем промерзли, особенно ноги, – говорит Ермек Нарымбаев.
Прибыв в свою тюрьму 16 января 2011 года, он попал в санчасть, ноги удалось сохранить.
ТЮРЕМНАЯ ЖИЗНЬ – СНОВА ГОЛОДОВКА
Заключенные, говорит Ермек Нарымбаев, больше всего боятся, что их опустят в низшие касты. Опустить по тюремной социальной лесенке могут за непотребные с точки зрения осужденных действия и слова. «В тюрьму попал мужиком, мужиком же оттуда и вышел», – говорит о себе Ермек Нарымбаев.
В карантине, говорит Нарымбаев, он продолжил голодовку, откуда быстро попал в санчасть:
– В санчасти я пролежал в состоянии голодовки с 5 сентября по 10 октября. Меня 10 октября повезли на уазике спецэтапом в Семей, в сангород. Со мной был врач. По дороге я несколько раз терял сознание. Меня выводили из машины, давали подышать свежим воздухом, и в Семей мы приехали только к вечеру. Через окна я посмотрел на город, в котором так и не побывал. Мы прибыли в сангород, ИК-35. Я там пробыл с 10 октября 2010 года по 16 января 2011 года. Я был в отдельной палате – практически это карцер. Там две кровати. На одной я, на другой охранник. Четыре охранника сменяют друг друга. Четыре охранника снаружи за дверью тоже меняют друг друга.
В сангороде Семея, говорит бывший политзаключенный, он продолжил голодовку, начатую еще 20 августа 2010 года в Алматы, а завершил ее лишь 3 декабря. Но это, по словам Ермека Нарымбаева, нельзя считать сплошной голодовкой, поскольку, когда его переводили в штрафной изолятор (ШИЗО), она прерывалась на три дня:
– Меня на носилках санитары – под охраной – вынесли в ШИЗО. Врачи надевают на меня смирительную рубашку. Мужики наваливаются, держат руки, ноги и голову. Мне через нос протыкают трубку: через рот не получилось, потому что я перекусывал ее. Трубка проходит через носовые перегородки. Из носа пошла кровь. Шланг проходит до желудка. Слава богу, шланг прошел с первого раза. Я ничего не могу сделать, только лежу. Вижу видеокамеру, врачей, заместителя начальника, каэнбэшника. Берут гигантский шприц, в котором находится какая-то жидкая питательная смесь, похожая на бульон, и закачивают ее через шланг в желудок. За один раз три литра. И так три дня.
Он не помнит, что ощущал при этом, но со временем, по словам Нарымбаева, начал чувствовать себя лучше. Оппозиционный активист говорит, что «эта операция» была проведена с разрешения его отца – перед насильным кормлением ему показали копию факса с согласием отца.
– Первые два дня я ходил на утку. Однако к концу третьего дня начал добираться, держась за стены, до пятака – туалета в камере. Это был последний случай. После этого я «обрадовал» администрацию: сказал им с улыбкой, что я буду продолжать голодовку. Однако если тебя кормили, то считается, что голодовка прекращена. Поэтому фактически я начал третью голодовку. Я поставил перед руководством дилемму: либо мне дают диск с видеозаписью совершённого мной «преступления», либо я им постараюсь испортить настроение перед саммитом ОБСЕ в Астане, который должен был состояться 1-2 декабря. Я демонстративно закончил голодовку 3 декабря, – говорит Ермек Нарымбаев.
«АВТОРИТЕТЫ ОБЪЯВИЛИ ИЗОЛЯЦИЮ»
По словам Ермека Нарымбаева, целью голодовки для него было выйти из тюрьмы раньше объявленного ему приговором срока. Как говорит бывший политзаключенный, для этого он был готов на «нечеловеческие» усилия, к тому же в условиях тюрьмы, в условиях информационной изоляции, когда он находится один на один с тюремной системой: как с администрацией, так и с заключенными. Однажды лагерные авторитеты, по его словам, пришли к нему выразить возмущение тем, что его голодовки им выходят боком:
– Я заявил, что будут держать «сухую» голодовку с 10 октября. Это стало известно администрации: возможно, была установлена прослушка в моей камере. И меня 10 октября повезли в сангород. Я держал «сухую» голодовку до 14 октября. Правда, без зашивания рта. У меня не было иголки с ниткой. На «сухой» голодовке я требовал, чтобы мне предоставили компьютер без модема, без Интернета, просто чтобы набирать текст. И принтер.
Ему предоставили только старый компьютер:
– Несколько дней я, лежа в постели с клавиатурой, как когда-то Николай Островский с доской с прорезями для пера, я набирал: смотрел на экран, делал большой шрифт, чтобы было видно. Потом я и этого не смог делать, потому что уходил в «отключку». Я шесть раз уходил в кому. Я шесть раз был при смерти. Писал предсмертные письма, пытался передать через других зэков, однако ни одно мое письмо так и не дошло до матери и до жены.
Ермек Нарымбаев говорит, что, когда он находился в сангороде Семея, у него была «настоящая война» с авторитетами, которые требовали от него прекратить голодовку, поскольку, мол, она отрицательно сказывалась на жизни других заключенных. Однако эта «война» закончилась своего рода перемирием благодаря тому, что он продемонстрировал им: голодовка его не показная, он готов пойти даже на смерть.
Поначалу его, говорит бывший политзаключенный, несколько раз ударили, затем перестали. Каждая сторона осталась на своей позиции: он продолжает голодовку, а авторитеты требуют ее прекращения.
– В результате они объявили мне полную изоляцию. Однако большинство простых зэков сочувствовало мне. Я им оказывал юридическую помощь. В зоне меня прозвали «черным прокурором». Но одного зэка, который посмел нарушить эту изоляцию, забили. Не насмерть. Он потом стал избегать меня, – говорит Ермек Нарымбаев.
По его словам, он закончил третью голодовку 3 декабря 2010 года, а потом, до 16 января 2011 года потихоньку приходил в себя:
– Я начинаю питаться. Даже выхожу на улицу. Выпадает снег, и я пытаюсь себя жестко держать в физической форме: обтираюсь снегом на глазах у всех. Я пытался продемонстрировать и зэкам и администрации, что, несмотря на окончание голодовки, я продолжаю устраивать протестные акции хотя бы таким способом.
Как говорит Нарымбаев, он ощущал себя своего рода испытателем, который закинут в тюремную систему, чтобы изучить ее изнутри, чтобы понять, что надо сделать, чтобы исправительные учреждения стали действительно исправительными, а не такими, какими они являются сейчас. С этой целью после окончания голодовки он много общался с другими заключенными: раздавал им продукты из своих посылок, играл с ними в шахматы, оказывал им юридическую помощь.
КОЛОНИЯ НА МЕСТЕ РАКЕТНОЙ ДИВИЗИИ
После возвращения 16 января 2011 года из сангорода Семея в колонию общего режима в Жангизтобе (точнее, в поселок Солнечный близ станции Жангизтобе) Ермек Нарымбаев пробыл в ней вплоть до своего освобождения, то есть до 25 февраля 2012 года. В советское время на территории колонии была промышленная зона, теперь ее нет.
– Я занимался чтением книг, – говорит бывший политзаключенный. – Получал выговоры за посещение библиотеки, поскольку там разрешено находиться только один час в сутки, а я там проводил 80 процентов дневного времени. Туда ко мне проскальзывали люди со всего лагеря со своими делами: вторым моим занятием было оказание им помощи. И еще я убивал время игрой в шахматы. Я попросил жену накупить комплекты шахмат. Раздал их по всем баракам, в санчасть, в карантин, в библиотеку. Играл в шахматы в бараке или в библиотеке. Общался с заключенными, говорил им о политике. Я там относился к старшему поколению, поскольку там очень много молодых.
По его словам, раньше он не играл в шахматы, однако этому он научился в тюрьме.
В колонии общего режима в поселке Солнечный Восточно-Казахстанской области, по словам Ермека Нарымбаева, содержалось около 1200 заключенных. Они живут в бараках, которых насчитается около 18. Колония построена на территории бывшей советской ракетной дивизии стратегического назначения, ликвидированной в рамках отказа Казахстана от ядерного оружия.
На территории колонии, говорит Нарымбаев, от ракетной дивизии остались трехэтажные здания, которые из бывших казарм переоборудованы под бараки:
– В нашем здании было шесть бараков, на каждом этаже располагалось по два отряда. Люди живут «семьями», не в смысле муж с женой, а по взаимным симпатиям в условных кубриках. Нет никаких занавесок.
Питание в колонии, говорит Ермек Нарымбаев, «ниже среднего», однако этого питания для него хватало: ему нравилось мало питаться. Забегая вперед, он говорит, что на воле разочарован тем, что мало ест, но прибавляет в весе. В бараке есть душ, но ему не удавалось там помыться из-за большой очереди. Баня один раз в неделю.
«ВОСЕМЬ ГРУЗОВИКОВ ДЛЯ ОТЧЕТА»
Ермек Нарымбаев говорит, что в прошлом году, когда комитет уголовно-исполнительной системы переходил из министерства юстиции в ведение министерства внутренних дел и во всех тюрьмах проводились своего рода показательные обыски, в их колонии тоже был проведен обыск:
– У нас это произошло 1 сентября 2011 года. Нас вывели на плац. Стояла жара. Окружили нас солдатами, собаками. А в это время большая группа ментов ходила по пустым баракам и искала запрещенные предметы. Таких предметов набралось восемь грузовиков. Но это были тумбочки, пустые кровати, самодельные шкафы, диванные скамейки, то есть ничего такого. Просто им надо было отчитаться, до какого состояния министерство юстиции довело тюрьмы, что вывезли аж восемь грузовиков запрещенных предметов.
Как говорит бывший политзаключенный, к нему на длительные и короткие свидания приезжали отец, брат, жена и сын. Он получал посылки, из продуктов прежде всего чай, потом сигареты. Как некурящий, он раздавал сигареты тем заключенным, с которыми у него были дружеские отношения.
В колонии, по его словам, встречались люди, с которыми было интересно общаться из-за их житейской мудрости, начитанности и высокого интеллектуального уровня. Однако основная масса заключенных нуждалась в правовой помощи.
Оппозиционный активист Ермек Нарымбаев, будучи лидером общественной организации «Арман», 1 мая на собрании демократической общественности Казахстана в Алматы провозгласил: «Назарбаев – кет!» В тот же день он был задержан полицией. На него завели два уголовных дела по обвинению в нападении на полицейских и в неуважении к суду, которые завершились судебным приговором: четыре года тюрьмы.
Пока он сидел за решеткой, возглавляемая им организация «Арман» была закрыта по решению суда. Ермек Нарымбаев отсидел год и девять месяцев. По амнистии был освобожден из тюрьмы 25 февраля 2012 года: преступления, по которым он сидел, попали под категорию небольшой и средней тяжести.
– Мне не пришлось просить помилования или признавать свою вину, – говорит Ермек Нарымбаев.
В январе 2011 года Ермек Нарымбаев был заочно награжден премией «Свобода», которая учреждена демократической общественностью Казахстана за вклад в развитие демократии в стране.
