В последнее время в редакционной почте «Каравана» всё чаще возникает тема психиатрической помощи. Или, скажем точнее – психиатрии. Слово «помощь», дающее надежду на избавление от страданий, как-то не вяжется с рассказами тех, кому «помогли» или «помогают» в Центре психического здоровья.
В конце января мы рассказали о принудительной госпитализации в Центр психического здоровья Виктории Баженовой, проживавшей в ЦСУ «Шанырык» (см. «Женщину за жалобы закрыли в психушке…» на сайте Caravan.kz). И вот – новая информация.
В редакцию обратилась мать 27-летней алматинки.
«Уже 3 месяца я тщетно пытаюсь увидеть дочь, госпитализированную в ЦПЗ без моего ведома и согласия, – рассказывает читательница газеты. – Моя девочка заболела перед самым окончанием школы. Она хорошо училась, участвовала в олимпиадах, хорошо рисовала. В 11-м классе получила сертификат кафедры правоведения юридического факультета КазНУ. Но отношения с одноклассниками у нее не складывались.
Отторжение в школьном коллективе, переходящее временами в открытую вражду, вынужденное одиночество, неудачная сдача ЕНТ – всё это вылилось в болезнь. Пойти на выпускной моя красавица уже не смогла…
Конечно, я верила, что врачи вернут ей здоровье, и соглашалась на лечение Куралай в ЦПЗ. Несколько раз скорая приезжала к ней по моему вызову. Но, сопровождая дочь в центр, я слышала, как грубо обращались с ней врачи. Однажды, когда Куралай отвели в ванную, которая находится рядом с приемным покоем, я слышала, что за закрытой дверью она зовет меня: «Мама! Мама!». А потом был звук, как если бы кого-то ударили, и всё стихло. Я долго не уходила, ждала, когда закончится эта помывка. Но мне сказали, что дочь уже увезли в отделение на лифте и я ее не увижу.
С тех пор у меня закрались сомнения в правильности происходящего. В ванную дочь повели санитары-мужчины. Четверо! Что, если она воспротивилась их присутствию и ее избили? О худшем даже подумать боюсь. Конечно, иногда с психически больными людьми трудно сладить. Но если они осознают происходящее, зачем их подвергать такому унижению, как раздевание и мытье в присутствии лиц другого пола? К тому же это дополнительный и очень сильный стресс, который на руку болезни.
В апреле 2015 года Куралай доставили в ЦПЗ из интернет-клуба. Разыскав ее, я увидела на ногах у дочери многочисленные синяки. Спросила: «Что это?». Она сказала, что ее били в приемном покое, заставляя подписать добровольное согласие на лечение в стационаре. Да, она больна, но к сочинительству не склонна. Я очень расстроилась: что же это за медпомощь с битьем?
Каждый раз, когда дочка попадала в Центр психического здоровья с улицы, мне приходилось подолгу искать ее, нередко с полицией. Потому что меня никогда не извещали о ее местонахождении. В 2017 году поиски продолжались 12 дней, в 2018-м – 10. У работников центра, с которыми мне приходилось сталкиваться, я не заметила даже элементарного сострадания к близким своих пациентов. Обстановка в центре такова, что люди, приходящие навестить больных, чувствуют себя виноватыми неизвестно в чем. Мне, например, врач, с которым я никогда раньше не общалась, многозначительно объявила: «Знаю я и вас, и вашу дочь…». Что это был за намек? Дочка больна, а что не так со мной?
В августе 2019 года моя дочь пропала. Мы вышли с ней в магазин, и, пока я стояла у кассы, она будто испарилась.
В ЦПЗ ее поступление отрицали. Я подала заявление в полицию. Розыск был долгим и безуспешным. В конце концов у меня же и спросили: где дочь? Что я с ней сделала? Фактически я попала под подозрение. Наверное, на меня бы и дело завели. Но в один прекрасный день – спустя 10 месяцев! – я увидела Куралай сидящей на скамейке недалеко от дома. На вопрос: «Где же ты была, дочка?», она сказала: «В больнице».
О больнице говорила и одежда, надетая на Куралай – чужая, серая, безразмерная. Две огромные кофты и две пары огромных штанов при полном отсутствии нижнего белья. И под всем этим «благолепием» – настоящий скелет. Я пришла в ужас, освобождая дочь от казенного тряпья. У взрослой девушки, никогда раньше не страдавшей худобой, совсем не осталось груди – она в буквальном смысле высохла. Длинные волосы были коротко и неаккуратно острижены. Под тем, что осталось, ползали вши.
Передвигалась Куралай с большим трудом. А ее душевное состояние я просто не знаю, с чем сравнить. Мало сказать, что она была подавлена – моя девочка будто прошла через пытки в концлагере. Я не решилась задавать ей вопросы…
Чем объяснить, что управление общественного здоровья г. Алматы в ответ на мое обращение не подтвердило и не опровергло факт госпитализации Куралай? В официальном письме от 24 сентября 2019 года со ссылкой на Кодекс «О здоровье народа и системе здравоохранения» говорилось: «…Информация о факте обращения за медицинской помощью, состоянии здоровья гражданина, диагнозе его заболевания и иные сведения, полученные при его обследовании и (или) лечении, составляют врачебную тайну. Предоставление сведений, составляющих врачебную тайну, без согласия гражданина или его законного представителя допускается по запросу органов дознания и предварительного следствия, прокурора, адвоката и (или) суда в связи с проведением расследования или судебного разбирательства». То есть самому заинтересованному лицу – матери, которая лечит своего ребенка со школьных лет и знает эти самые «сведения» о нем наизусть, информацию давать нельзя? Пусть она сходит с ума от неизвестности?
Так или иначе, это мы пережили. Куралай поправилась, похорошела, у нее появился интерес к модной одежде. Я накупила ей разных обновок. Восемь с половиной месяцев всё у нас было хорошо. 17 и 18 марта 2021 года мы с дочкой съездили в городскую прокуратуру и УСБ департамента полиции, где я оставила заявления. Все видели: она была в полном порядке. А 19 марта кошмар повторился.
Она опять «потерялась», как будто за ней охотились специально. И опять мне ответили, что в ЦПЗ пациентки с такими данными нет.
Есть женщина с похожей фамилией – так сказали. Я решила, что ее просто неправильно записали, и пришла на другой день с передачей. Но в этот раз и похожей фамилии в списках не нашлось!
24 марта я подала заявление в полицию. На другой день сотрудница розыскного отдела побывала в ЦПЗ и сказала, что Куралай там нет. И что теперь она собирается искать ее в республиканском центре. Но следом пришло сообщение: Куралай все-таки находится в ЦПЗ. Как это понимать? С первого раза разыскиваемого человека не показали даже полиции? Или держали дочь совсем в другом месте? Где? Почему? После стольких госпитализаций сотрудники ЦПЗ просто не могут не знать фамилию и не запомнить внешность больной. Тогда в какие игры они со мной играют?
Узнав, где находится дочь, я два месяца почти каждый день носила ей передачи. То есть я не знаю, кому я их носила.
Встретиться с Куралай мне ни разу не позволили. В каком она была состоянии, могла ли передвигаться, есть, пить – мне неизвестно. На все вопросы о ней я слышала грубое: «Информацию не выдаем».
17 мая я тоже пришла с передачей. Неожиданно ко мне вышли заместитель директора и бывшая заведующая отделением моей дочери. Предложили пройти в кабинет, чтобы обсудить вопрос о ее выписке. Я очень обрадовалась. Но в кабинете, где, кстати, находились еще двое сотрудников, речь шла совсем не о том. Меня в чем-то обвиняли, за что-то выговаривали. При этом доктора все время куда-то звонили и кого-то торопили с приходом, называя мужские имена. В конце концов я спросила: «Зачем я здесь, если мы не говорим о выписке Куралай?». И услышала в ответ: «Сейчас мы будем вас госпитализировать»!
Конечно, это был шок. К счастью, не ступор. Я вскочила и мимо охраны, не успевшей ничего сообразить, выбежала на улицу. И уже месяц не могу отнести передачу. Но на каком основании со мной так поступают?! По какому праву? Пусть мне ответит прокуратура. Заявление я написала.
Гульнара Сабденова, г. Алматы».
P.S. Когда это письмо было готово к печати, у автора появилась новая информация. Днем, во вторник, по почте, заказным письмом с уведомлением, ей пришел ответ из прокуратуры, подписанный прокурором города Жуйриктаевым Б. К. А вечером Гульнару Зиябековну попросил о встрече сотрудник городской прокуратуры, вручивший… абсолютно такое же письмо под роспись, которую пришлось ставить на капоте «прокурорской» машины перед отелем «Интерконтиненталь».
Что бы значила такая активность и предупредительность надзорного органа, не поняла ни сама женщина, ни сопровождавший ее на всякий случай корреспондент «Каравана».
Тем более что во вторничном письме не было ничего нового, кроме одной строки. В ней говорилось: «Вы вправе посещать дочь в приемные дни, т. е. с понедельника по пятницу, с 10.00 до 18.00…».
Дополнительно “курьер” сообщил, что это исключительно ее привилегия, “больше никого внутрь не пускают”. А если возникнут сложности, предложил звонить ему в любое время.
Жалобы нашей читательницы на угрозу принудительной госпитализации прокуратура пропустила мимо ушей.
ИСТОЧНИК:
Газета «Караван»
