31 июля и 1 августа 1975 года в Хельсинки прошло Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, на котором были заключены три группы соглашений – по военной безопасности, экономическому сотрудничеству и правам человека. Именно третья корзина стала самым действенным орудием либерализации советского режима, потому что была подхвачена правозащитниками внутри СССР и стран Восточной Европы.
Летом 1975 года в Хельсинки состоялось Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Решения этой конференции – Хельсинские соглашения – были подписаны 1 августа того года всеми участниками встречи – лидерами 33-х стран Европы (включая Советский Союз), Соединенных Штатов и Канады. Результат этих соглашений стал абсолютным сюрпризом для всех, кто их подписал, как с советской стороны, так и со стороны Запада.
Конференции по сотрудничеству в Европе советские лидеры (в особенности Молотов) добивались 20 лет – с 1954 года. Об их мотивах американский историк Джон Гэддис в книге «Новая история холодной войны» пишет так: «После смерти Сталина, при новых лидерах, не готовых к массовым репрессиям, критика режима стала пробиваться, как трава, сквозь броню советской идеологии. Критику подавляли, но ее ростков было слишком много, а имена самых влиятельных критиков были настолько известны, что их убийство было бы чревато международными скандалами. Единственным оружием этих оппозиционеров были их пишущие машинки, их голоса, принципы и идеи. Но идеи заразительны, а советская система, защищенная только идеологией, обладала слабым иммунитетом. О непопулярности этой системы в покорённых странах Европы нечего и говорить: события в Восточной Германии 1953 года, в Венгрии 1956-го и в Чехословакии 1968-го свидетельствовали не только о силе, но и о массовости недовольства. Понимая, что внутренние реформы слишком рискованы для их власти, кремлевские лидеры обратились к дипломатии. Если добиться от мира признания законности советского правления внутри своего блока, то оппозиционеры (во всяком случае европейские) превратятся из борцов за свободу в возмутителей спокойствия».
Попытки созвать общеевропейскую конференцию тянулись десятилетиями. Госсекретарь США Генри Киссинджер говорил, что «советские дипломаты восполняют настойчивостью недостаток воображения». Однако лидеры США и западноевропейских стран не спешили узаконивать право Москвы на доминирование в Восточной Европе и на включение Прибалтики в состав Советского Союза. Но годы шли, обстоятельства менялись, и в 1970-х годах конференция, проведения которой так добивалась Москва, неожиданно стало возможной.
Аргументы примирения
Историк, профессор Техасского университетата Джереми Сури, впрочем, подчеркивает, что мотивы Европы и Америки в этом случае были разными. «В Западной Европе большинство граждан хотели замирения с Москвой, чтобы иметь возможность ездить в Восточную Европу и возобновить прерванные на годы связи с родными, друзьями и коллегами. Особенно настаивали на примирении немцы, у которых, можно сказать, половина населения осталась за советским кордоном. В отличие от них, для Соединенных Штатов это был вопрос безопасности и экономики. Главный интерес – контроль над вооружением. Не последним стоял вопрос и о новых рынках. Кроме того, смягчение межправительственных отношений сулило прекращение конфликтов холодной войны – и в Европе, и за ее пределами»
Британский историк Фрэнсис Уин в книге: «Странные дни. Золотой век паранойи» писал о 1970-х годах: «Трудно найти более безликое, незначительное десятилетие». Но это – восприятие поколения европейских шестидесятников. А авторы энциклопедической статьи «70-е в Америке» отмечают: «В каком-то смысле это десятилетие было продолжением мятежных 60-х: женщины, афроамериканцы, индейцы, гомосексуалы и другие группы, отодвинутые в разряд меньшинств, продолжали бороться за свои права. Большой слой молодежи примкнул к протестному движению против войны во Вьетнаме и Камбодже. С другой стороны, поднялись “новые правые”, защищавшие консерватизм и традиционные американские ценности. С третьей стороны, Уотергейтский скандал президента Ричарда Никсона и его отставка в 1974 году подорвали веру большой части американцев в честность и добрые намерения центрального правительства. Именно в 70-х в США действовала террористическая студенческая группа “Синоптики”, устроившая несколько мощных взрывов (к счастью, без жертв): в 1971 году в здании Капитолия, в 1972-м в Пентагоне и в 1975-м в Госдепе. Именно десятилетие 1970-х породило те скепсис и разочарование, которые, по мнению многих политологов, превалируют в обществе по сей день».
Возможно, эти страхи и недовольство способствовали тому, что с конца 1960-х годов в западном обществе возобладало желание покоя и мира – даже с коммунистами. Начались попытки ослабить напряжённость “холодной войны”. Французское слово “детант” (разрядка) вошло в обиход. В Советский Союз поехали первые западные слависты и политологи. В Америке поборниками разрядки стали президент Никсон, его советник, а позже госсекретарь Генри Киссинджер и следующий президент – Джеральд Форд.
Тем не менее в подготовку Хельсинской конференции Соединенные Штаты вовлекались неохотно, рассказывает профессор Техасского университетата Джереми Сури. Вся инициатива исходила от европейцев. Даже Кисcинджер, инициатор разрядки, эту идею не поддерживал: он с недоверием относился к договорённостям, требовавшим согласия многих стран, он предпочитал договариваться один на один. «Так что сначала Государственный департамент просто поддался давлению европейцев, – говорит Сури. – Но когда стала очевидна готовность Москвы принять многие предложения Запада, а также официально смириться с НАТО и с возрастающей ролью Соединенных Штатов в Европе, тогда и Киссинджер включился».
Три корзины
К обсуждению на конференции были подготовлены три набора соглашений. Дипломаты на своем жаргоне прозвали эти наборы корзинами. Так и осталось в истории. Глаже всех проходили обсуждения второй корзины – экономической и торговой. Соединенные Штаты заключили договоры на продажу Советскому Союзу зерна и определенных новых технологий. Вторая корзина включала и договоры о займах – от США и от Западной Германии. Запад вкладывал деньги в Восточную Германию, Польшу и Чехословакию, а те, благодаря этому, смогли покупать товары в Западной Европе. Это заметно оживило товаро-денежный оборот в Европе, замечает профессор Сури.
Советские лидеры считали самыми важными для себя соглашения первой корзины – о соблюдении послевоенных границ, разделивших Европу на Запад и Восток, то есть те соглашения, которых Кремль добивался с 1954-го года. Правда, учитывая возражения Канады, Испании и Ирландии, в текст была внесена оговорка, по которой «установленные границы в Европе могут быть изменены в случае мирной договорённости государств». Эта поправка была сделана в надежде на объединение Германии. В документ было также внесено добавление – заявление президента Форда о том, что Соединенные Штаты не считают законным насильственное включение в Советский Союз Литвы, Латвии и Эстонии. К этому заявлению присоединились главы государств-членов НАТО.
Тем не менее, советские лидеры добились своей цели и праздновали победу. Однако в Хельсинские соглашения входила и третья корзина – гуманитарная, включавшая такие пункты, как «уважение к правам человека и к его фундаментальным свободам: свободе обмена мыслями, свободе совести и религии, свободе передвижения».
С самого начала подготовки конференции советские дипломаты старались преуменьшить значение этих пунктов, представляя их внутренним делом каждой страны. Западные участники, наоборот, считали эти пункты делом международной общественности и без них отказывались подписывать остальные. Споры продолжались вплоть до открытия конференции. Профессор Лондонской экономической школы Владислав Зубок в статье «Хельсинская конференция 30 июля – 1 августа 1975 г.» пишет: «На отношении Кремля к третьей корзине сказалась психологическая особенность переговоров. Текст готовился несколько месяцев, притом в постоянном накале споров чуть ли не из-за каждой формулировки. Министр иностранных дел Громыко не мог поминутно консультироваться с Политбюро и лишь в общем информировал Брежнева и остальных о ходе дел. Но когда члены Политбюро увидели полный текст в канун конференции, они были ошеломлены. Подгорный, Суслов, Косыгин и Андропов предвидели в случае подписания соглашений опасное вмешательство международных сил в политическую жизнь Советского Союза. Но Громыко, чье министерство участвовало в подготовке текстов, удалось убедить коллег по Политбюро, что гуманитарные требования Запада – лишь слова. “Мы сами хозяева в своей стране”, – сказал он. Было решено упоминать внутри СССР о гуманитарных пунктах соглашений туманно. Брежнев надеялся, что они пройдут незамеченными, но он ошибся».
Чего не предвидел никто
Американская общественность, как и советские дипломаты, не придала значения гуманитарной корзине. Зато общее возмущение вызвало попустительство западных дипломатов Советскому Союзу в вопросе о положении стран Прибалтики и Восточной Европы. Правда, такую реакцию можно было предвидеть – еще до конференции в Белый дом хлынул поток писем от американцев восточноевропейского происхождения; либералы осудили президента Форда за то, что он избегал встречи с Солженицыным в канун конференции.
А уже после подписания соглашений на Форда и Киссинджера обрушились все. В американской прессе Хельсинкские соглашения называли «вариантом Ялтинских, поделивших в конце Второй мировой войны Европу между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем». Форд потерял голоса и не был переизбран президентом в 1976 году. Лишь много позже отношение к Хельсинским соглашениям изменилось. Профессор Сури объясняет это тем, что «соглашения дали надежду на то, что войны не будет, что Советский Союз отошел от практики враждебных демонстраций вроде Берлинского кризиса 1948-го и 1961 годов или Кубинского кризиса 1962 года, что ситуация стала стабильнее и безопасней».
Между тем советские лидеры надеялись на сохранение в стране политического статус-кво. Но одним из пунктов Хельсинских соглашений было требование опубликовать эти документы в газетах во всех странах-участницах конференции. И в Советском Союзе пункты соглашений были напечатаны в газете «Правда».
«Любопытно, что Соединенные Штаты в лице Киссинджера тоже неохотно приняли гуманитарную корзину, – замечает Джереми Сури. – Киссинджер считал, что исполнение этих пунктов будет требовать проверки, давления, и это затруднит более важные шаги по контролю за вооружением, развитию торговли и культурного обмена. Но оказалось, что именно третья корзина стала самым действенным орудием либерализации советского режима, потому что была подхвачена диссидентами. Публикация в «Правде» сыграла для Кремля роковую роль. Теперь диссиденты громко, на весь мир требовали не абстрактной свободы, а выполнения обязательств, которые само правительство взяло на себя в Хельсинки. Конечно, активисты российских Хельсинских групп, чешской «Хартии 77», польской «Солидарности» не сразу изменили ситуацию, но главные пробоины в железном занавесе были достигнуты благодаря их настойчивости, мужеству, а часто и героизму. И такого эффекта на Западе не ожидали».
Джереми Сури отмечает одну любопытную деталь: советское правительство «постепенно поддавалось давлению диссидентов, отчасти потому, что репрессии немедленно становились известны всему миру и осуждались общественным мнением, а в то время советские лидеры уже не хотели быть осужденными и, главное, пристыженными западным миром. И еще важный фактор: диссиденты – в основном люди артикулированные и талантливые, постепенно меняли мировоззрение лидеров в своих странах. Михаил Горбачёв прямо говорил о том, как повлияли на него диссиденты, начиная с Пражской весны 1968-го. Так что модно сказать, что диссиденты воспитали новое поколение лидеров».
Такой вывод подтверждает и профессор Владислав Зубок: «Новое мышление Горбачёва и его сторонников обеспечило мирное окончание самого опасного противостояния в новейшей истории. Лидеры горбачёвского направления не были готовы проливать кровь своего народа за идеи, в которые они сами уже не верили. Вместо того, чтобы по-прежнему отбиваться от западных идей, советская социалистическая империя – может быть, самая странная империя за всю историю человечества – совершила самоубийство».
Хельсинские соглашения, по мнению многих историков, были началом конца Советского Союза и началом труднейшего процесса – формирования из развалившейся империи новых самостоятельных стран – с рыночной экономикой и демократическим правлением. Но это уже другая история.
ИСТОЧНИК:
Радио «Свобода»
www.svoboda.org/content/article/27160394.html
