Сочетание «спортзал «Динамо» всего за несколько дней успело стать нарицательным – никому уже не нужно объяснять, что это здание во дворе ГУВД, в котором из людей выбивают человеческое. Передо мной сидит 64-летняя женщина, которую я знаю лет пятнадцать. И в моем личном рейтинге это один из самых смелых людей этого города. Вчера ее выпустили из «Динамо». Она рассказала всё, что видела и испытала на себе, а потом попросила не публиковать. Ей страшно – у нее дочь.
Ей не было страшно, когда в 2005-м ее судили за средний палец в адрес кортежа премьер-министра – в тот визит несколько дней подряд блокировалось автомобильное движение в городе и на подъездах к нему и люди часами сидели в машинах при +40. Тогда она отделалась штрафом по административке под молчаливое одобрение земляков – в те дни все хотели сделать это, но не решались. Она прошла через участие во многих акциях гражданского протеста и в земельных митингах 2016-го. Но после суток в «Динамо» она, едва сдерживая животный страх, подписалась на всё, что требовал судья – раскаяться и отказаться от любой формы гражданского активизма.
Власти даже не скрывают, что через пыточный конвейер во дворе ГОВД в Атырау прошли более 500 человек, кто-то получит премию. Я не хотела давить на Зинат Урынбасарову, но в этой ситуации молчать нельзя, на мой взгляд, только свидетельства жертв и максимальный общественный резонанс могут помочь это остановить. Особенно учитывая некоторых персонажей, которые рядятся в “гражданские активисты” и за свой какой-то интерес кричат на весь фейсбук: “выфсеврети”, в «Динамо» не пытают, а на площади были враги народа.
Утром Зинат мне перезвонила: «Есть же фраза «Обыкновенный фашизм»? Вот это он и есть». И согласилась на публикацию.
НА ПЛОЩАДИ И У АКИМАТА
– Никто не знал о митинге. Я заехала в город через Тайманова, но на подъезде к площади дорогу перекрыли полицейские, пришлось объезжать. Еду через «Байзаар», вижу на площади много людей. Поставила машину, пошла посмотреть. Стоят люди, слушают с открытым ртом выступающих по очереди других людей. Тоже послушала, интересно – ну кто не замечает повышения цен? С каждым днем всё сложнее жить, а кто-то уже давно просто выживает. Уехала. Вечером снова пошла на площадь. Мороз, слякоть. Я речей не говорю, я люблю действовать – мусор собирала, еду разносила, чай замерзшим людям. Одна бабушка подошла ко мне, сгорбленная совсем, под руку ее ведет маленький внук – протягивают мне пакет, там штук 50-60 яиц! Она говорит «Мынаны пісіріп берші балаларға». Что делать? Там рядом есть маленькая кафешка – какая там женщина! Всё закрыто, люди с площади, как изгои – никто не впускает, некуда просто пойти в туалет и воды набрать. Эта женщина открыла двери своего кафе – маленькая комнатка, не кафе даже – и вся площадь ходила к ней в туалет, умыться, погреться и даже готовить на ее маленькой кухне; на маленькой плитке постоянно кипятилась вода, благодаря ей люди могли согреться чаем. Более того, она все эти дни просто отдавала всё, что у нее было закуплено для себя – целые торты с витрины, коробками молоко, хлеб, выпечку, сметану ведрами… Она такая сердобольная! – Зинат качает в восхищении головой. – Она снабжала все эти дни до глубокой ночи людей. Даже полицейские были поражены – при мне одну партию самсы, бутербродов и баурсаков она велела отнести в автобус на краю площади. Люди говорят – но там же полицейские! Она говорит: «Оларда адамнын баласы». И им отнесли, а те в ответ удивились: нас тоже здесь кто-то считает за людей?!
– Сколько времени там провели?
– Не буду врать, что я там все время была. Приходила, уходила. Холод какой был, снег, потом дождь, ноги промокают. Невозможно простоять долго. Я считаю, я должна была там быть постоянно, но я не могла. Но люди наши стойкие, они же там днями и ночами стояли. Я не могла спать, думая об этих людях. Я просто оказывала поддержку чем могла, следила за порядком, собирала бутылки, бумажки, готовила чай. Я не выступала, я просто сочувствующий человек. Там на площади были такие светлые лица у людей, глаза горели, там царил какой-то высокий дух. Никого не было, никто никого не разгонял. На следующий день сижу дома, слышу трах-бабабах. Я подпрыгнула аж – людей стреляют?! Прыгнула в машину. Толпа у акимата. Тишина, нет выстрелов и взрывов. Люди просто стоят напротив вооруженных и полностью экипированных СОБРовцев. Слышу – переговариваются о том, что никто стекол не бил, когда люди с площади подошли, стекла входных дверей уже были выбиты, они зафиксировали и на камеру сказали – это не мы. Люди просто стояли и ждали, что кто-нибудь к ним выйдет. Я заглянула под шлемы тех военных, чтобы посмотреть в глаза, и просила: “Ребята, не поднимайте оружия. Мирно же стоят люди, не стреляйте». В этот момент со спины раздался крик – мочи их, бей! Я обернулась и увидела высокого парня, явно провокатора. Люди рядом сразу его окружили и пытались вытолкнуть из своего ряда – никто не собирался никого мочить или бить. Но его крик прозвучал как сигнал, как команда, которую военные ждали – в тот же момент раздались выстрелы, полетели гранаты, людей начали колотить дубинками. Толпа отхлынула, меня какой-то парень обнял, прикрыл собой и мы побежали в сторону от акимата. Сказали позже, что это были светошумовые гранаты, но они содержали какой-то отравляющий или слезоточивый газ, все начали задыхаться, хвататься за горло, дышать было очень трудно, из глаз слезы ручьем, кто-то умывался снегом, кто-то его глотал. Ближайшие дома – комплекс “Гранд Атырау». Люди звонили в домофон, просили открыть – там все отказали. Никто не открыл подъезд, кричали «Уходите!». Вдруг одна дверь приоткрылась – женщина-каракалпачка, озираясь, впустила самых напуганных внутрь. Все мы разбегались кто куда, и тут раздался крик: «Не бегите, возвращайтесь!» И наши люди, смельчаки, начали возвращаться! Но по пути уже хватая всё, что попадется – булыжники, ветки. Стоял жуткий грохот. Мне сказали позже, что именно в этот момент прозвучал тот выстрел, которым был убит молодой мужчина. Меня тошнило, горло болело, слезились глаза, и я решила сходить в родную редакцию, она ведь рядом (Зинат в начале 2000-х работала в составе нашего издания, была редактором англоязычной версии «West Kazakhstan Today»). Умылась, попила воды.
– Почему люди пошли к акимату? На многих видео слышно, как выступающие наоборот уговаривали оставаться на площади?
– Я считаю, от безысходности – люди стояли дни и ночи на площади, ждали, но говорить с людьми было некому. Было острое осознание того, что қазақ халқы нағыз жетім халық екенін. Никто не вышел к народу, ни один поэт, писатель, артист, музыкант, депутат, ученый. Не было НИКОГО, кто мог услышать собственный народ, поговорить и выступить посредником. А после этого уставшими, разочарованными и обозленными людьми могли управлять провокаторы. Им нужно было привести туда людей, чтобы появился хоть какой-то повод по ним стрелять.
«ЖЕНЩИН, КАЖЕТСЯ, НЕ БИЛИ, НО МУЖЧИНАМ ПРИШЛОСЬ ТЯЖКО»
– Как вы попали в «Динамо»?
– 7-го числа вечером позвонили с неизвестного номера, голос представился Вячеславом Джумуровым. «Приезжайте в горотдел на пару вопросов, или я сам подъеду». Приехали. Я говорю: где повестка? Мы долго не будем, всего пара вопросов. Ну если недолго, я поехала на своей машине. Со мной была моя подруга Светлана – мы с ней шли в магазин, когда за мной приехала полиция. И она решила ехать со мной. Я оставила Свету в машине и зашла внутрь. Внутри как-то сразу поняла, что это надолго. Говорю: там у меня человек сидит же в машине. Мне отвечают – мы ее отвезем сами домой. И действительно отвезли ее с моими ключами. Там я попала к следователю, представился – Халел Избасаров или Избанов. Жуткий молодой человек. С ним невозможно было ничего – на любую попытку диалога он рявкает «попрошу без комментариев!», «попробуй соври, у нас есть все ваши передвижения», он буквально готов разорвать тебя… Рядом постоянно ходят собровцы или кто, не знаю – огромные, как гориллы, род войск не определить, никаких опознавательных знаков нет, помню только, они в черного цвета форме, а другие в песочного цвета камуфляже. Каждого или пнут, или пихнут, или дубинкой ударят. Окрики постоянно стоят. Угрозы. Они кричат – курсантам головы отрезали, девочек насиловали такие же, как вы, это вы в этом виноваты. Во время допроса меня узнали несколько из них, подходили, орали в лицо – это она там ходила. Я говорю им – я только просила вас не применять оружие против людей, один из них проорал: ну применили, всё. Все задержанные ходят лицом вниз, руки за головой. Мужчин то и дело уводят за дверь в углу спортзала, оттуда крики, потом они выходят, хромая, держась за бока, с окровавленными лицами. Так что единственно доступный вариант общения там – заискивание: да-да, Халел, без комментариев! Я сказала комментарий? Ой, извиняюсь, больше не буду. Страшно. Я всё рассказала, как было. Они начали при мне звонить редактору «Ак Жайыка» Паличеву. Он подтвердил, что видел меня. Мурыжил-мурыжил. Потом увели на другой этаж – снимать отпечатки, фотографировать анфас и в профиль, как преступницу. Потом повели составлять протокол. Я начала плакать от зрелища этого. Они между собой обсуждают в уничижительном тоне всех задержанных. При мне был такой диалог: «Әнші балапандар қайда? Олар комната страхада». Это пыточная комната, где людей избивали. Позже я увидела, о ком речь – оттуда выволокли молодого совсем, известного в городе парня-тамаду Нуртлека. Оказывается, он предоставил протестующим на площади микрофон. Он сидел некоторое время рядом со мной, давал показания. Избитый, с окровавленным лицом, держась за почки, он увидел меня, удивился, что привели даже такую немолодую женщину, как я, ему так жалко меня стало видно, и вдруг улыбнулся так широко, тепло и говорит: апа, мен мынадан шықсам сізге кұшты подарок алып беремын (если отсюда выйду, я вам сделаю хороший подарок). Он потом успел мне еще сказать – самое ужасное во всем этом то, что тебя избивают твои же знакомые ребята. На вопрос «За что?» они ему отвечали «Извини, брат, приказ».
Рядом со мной сидел Жумабай Доспанов (известный журналист, гражданский активист, военный историк, автор серии книг «Казахские офицеры в Великой Отечественной войне»). 70 лет, 5 операций. Он был в прострации. Позже на суде он сказал: «Я прошел через 44 суда, такого еще не видел». Он даже попросил судью – дайте мне 10-15 суток, чтобы я до конца увидел всё, на что способна наша власть. Кроме того, говорит, у меня и денег нет ваши штрафы оплачивать (сегодня выяснила – Доспанову тоже назначили штраф 30 мрп (64 тыс.) – З. Б.).
– Женщин тоже бьют?
– Меня не били, и пока мужчин избивали, заставляли отжиматься, прыгать, стоять часами лицом к стенке, я сидела тоже лицом к стенке и закинутыми за голову руками, но на стуле. Мне и Жумабаю Доспанову повезло больше. А мужчины стояли или сидели на коленях лицом к стене. Их пинками то поставят, то посадят на колени. Разговаривать и смотреть по сторонам нельзя. Руки за голову. Полиция была с нами человечнее. Там были сердобольные, и было зверье. Спецназовцы особенно злые. Полицейские ночью позволили нам полежать на матах. Утром сердобольный полицейский поделился со мной своей сосиской, принес стакан воды. Я отпила половину и протянула стакан Доспанову, парнишка сказал – не надо, я дам ему еще. А парни так и стояли. Молодых мужчин мучали особенно. Ни еды, ни воды для задержанных не предусмотрено.
Участок улицы Молдагуловой перед ГОВД все ещё перекрыт
СУД ДА ДЕЛО
Утром нас начали по кабинетам разводить на суд. В трех кабинетах молодые девушки-судьи и прокуроры рявкали на людей не хуже силовиков. Я смотрю на их лица, и слезы текут сами собой. Натерпелись за одни сутки уже так, а если еще, можно с ума сойти. Они выкрикивают: 3 суток, 10 суток, 15 суток… Двум молодым женщинам-правозащитницам и активистам Шаттык Ташкеновой и Динаре Мукатовой дали соответственно 3 и 10 суток. Меня надоумил полицейский – если не хочешь вернуться в спортзал, говори «больше никогда не буду участвовать, сожалею, раскаиваюсь». Я так и сказала. Назначили штраф 64 тысячи, на клочке бумаги от руки написали – оплатить. Никаких постановлений, протокола, повестки. Вышла в сопровождении вооруженного автоматом человека. Поймала такси. Всю дорогу он торговался – 500 тенге мало, плати 600. Я сказала дам 1000, только довези до дома. Звоню брату, чтобы спустился с деньгами. Положила трубку, таксист спросил – вы откуда вышли? Я говорю – из “Динамо”. Он говорит – нет, апа, с вас денег не возьму, и уехал. Сейчас такая солидарность. Пока я сидела в ГУВД, моя дочь-студентка не могла вылететь сюда из Астаны – я не успела ей выкупить билеты. Ей там помогала моя подруга, в аэропорту за билетами огромная очередь, парень в очереди узнал, что с ее мамой, согласился помочь и купил ей билет на свои деньги, рейс ночной – он сам заехал за дочкой, а когда прилетели, хотел ее привезти домой. Не успела с ним увидеться, какие люди у нас. Деньги за билет я отправила, но хочу позже пригласить в гости, познакомиться. Такие люди, те, кто был на площади, кто был в «Динамо» – для меня это они сливки общества, если придут к нам изменения, только благодаря таким, как они. А те, которые закрывали двери перед напуганными людьми, которые называют протестантов быдлом, жирики, шала казахи, не говорящие на родном языке – это не люди, это не наш народ.
ИСТОЧНИК:
Газета «Ак Жайык»
