Ниже в этом посте вы найдете ссылку на доклад «Опасная профессия». И он про экологов. Как надеются авторы, этот отчет о преследованиях представителей экодвижения в постсоветских странах станет откровением для общества. Он рассказывает о том, чем платят экологи и экоактивисты, встающие на защиту окружающей среды. И почему мы – те, кто тяжело привыкает даже к сортировке мусора – должны об этом знать.
73 страницы доклада, 10 стран, 15 лет — именно такой отрезок для исследования выбрали авторы – и 13 подтвержденных историй, в которых кого-то посадили или убили. Много это или мало?
Авторы этого отчета – Вадим Ни, председатель Экофорума общественных организаций Казахстана, эксперт в области международного экологического права и Сергей Соляник, консультант экологической организации Crude Accountability. По их мнению, такого обобщенного отчета о давлении на экодвижение в странах бывшего Союза еще не было. Они решили – он должен появиться, потому что ситуация с давлением на экодвижение в мире становится критической. В интервью «ЛИВЕНЬ. Living Asia» Вадим и Сергей рассказали зачем написали такой отчет и почему это важно.
К идее этого доклада авторов подтолкнул отчет Global Witness – это международная правозащитная организация, ежегодно составляющая отчет о преследованиях экологов и экоактивистов по всему миру. Но примеров из стран постсоветского пространства в нем почти нет – наши страны стали неисследованным белым пятном. Авторы решили, что они восполнят это пробел.
В докладе они описывают истории преследования экологов и экоактивистов, опираясь на то выполняют или не выполняют страны положения Орхусской конвенции*. За исключением России и Узбекистана, все постсоветское пространство является странами Орхусской конвенции.
Почему именно этот критерий? Потому что реализация права граждан на здоровую окружающую среду – это ключевой момент этого документа, в основе которого лежит доступ к информации. В Орхусской конвенции есть статья 3.8 о том, что никто, выступающий за охрану окружающей среды, не может быть подвержен преследованию и всему прочему.
По данным Global Witness за 2016 год еженедельно в мире в прошлом году гибло 4 представителей экологического движения. И ещё одна тенденция, которая проявляется во всех описанных случаях: давление на экоактивистов растёт со стороны властей.
– Сколько времени вы вели работу над составлением отчета?
Сергей Соляник: Полгода. До этого несколько месяцев обсуждали саму идею, смотрели, на какие страны мы можем опереться. Думали взять еще страны Восточной Европы, но европейские партнеры не проявили должного интереса. Для них эта тема не такая острая.
Вадим Ни: Они просто не хотят, чтобы мы создали такую ситуацию, что все правительства виноваты. У них нет жесткого преследования, хотя давление нарастает и там.
– То есть, преследования экоактивистов нарастают везде?
Вадим Ни: Да, это неизбежно. В отчете Global Witness рассматриваются более глобальные проблемы, там рассказывают о том, на какие брутальные методы решения конфликтов с экоактивистами идут власти и компании, например в Латинской Америке. В наших странах есть прослойка НПО и общественников и это не дает конфликтам становится жесткими, сейчас у нас более мягкие конфликты, которые устраняются. Но если тенденция, которая наметилась, будет продолжаться, то и у нас могут прийти к брутальным методам решения. А конфликты, на самом деле, неизбежны, потому что население растет и ресурсы заканчиваются.
– Эти ваши ощущения о том, что ситуация ухудшается, подтвердились в вашем отчете реальными историями? Как вы выбирали истории, которые, по вашему мнению, обязательно должны были попасть в отчет?
Сергей Соляник: Это не ощущения, это факты. Да, они подтвердились. Прежде чем дать отчет на публикацию в апреле этого года, мы обсуждали, какова будет структура отчета, и чего мы коснемся. Мы решили, что это будет постсоветское пространство, потому что мы не можем отвечать за Европу. Мы создавали отчет на основе конкретных документов и подтвержденных фактов. Я бы сказал, что экологи становятся новыми диссидентами на постсоветском пространстве, потому что они сейчас одна из общественных сил, которая сохранила в некоторой степени свою независимость и активность.
Мы все данные проверяли: насколько истории соответствуют действительности. Мы связывались непосредственно с организациями на местах. Причем, к нам попали истории из Казахстана, Туркменистана, Кыргызстана, почти со всего Кавказа: Грузия, Армения, Азербайджан, России, Украины, Белоруссии и США. Мы хотели показать, что это проблема не только постсоветского пространства и стран Латинской Америки. В США тоже существует огромное количество проблем такого рода.
Мы писали о том, что мы достаточно хорошо знаем. Большинство историй, которые попали в отчет, связаны с добычей природных ресурсов, например, нефти или газа, или извлечением каких-то других полезных ископаемых.
– Когда вы брали истории, то обращали внимание больше на те, которые были и так на слуху или на те, которые были до этого неизвестны?
Сергей Соляник: И то, и другое. Допустим, на Украине произошли два страшных убийства. То есть, эти истории были известны только на Украине. Мы сейчас хотим придать им гласность.
Когда мы готовили отчет, то естественно связывались с нашими коллегами, юристами, представителями общественных организаций. Мы у них спрашивали о том, какие истории должны войти в доклад. Ребята нам называли.
Были и парадоксальные истории. Когда мы проверяли истории по Узбекистану, была куча ужасающих историй, но люди отказываются о них говорить. Часть ребят выехали за рубеж. Но их родственники продолжают жить в стране. Они признаются, что опасаются описывать ситуацию, потому что сразу станет понятно какие организации и личности были вовлечены в нее. По Узбекистану мы бы могли рассказать 3-4 жутких историй, но не можем их подтвердить.
Когда мы готовили материалы по России, то некоторые истории просто исключили, потому что некоторые факты вызвали у нас сомнение. Мы старались находить истории, которые бы 100% идентифицировались с нашей темой, чтобы не быть обвиненными со стороны государства. Потому что власть может сказать – убийство было на почве бытовых ссор или чего-то еще, а вы из них делаете героев. Мы хотели бы показать в докладе только те, истории, которые попадают под категорию «преследование экоактивистов».
– Но, если смотреть примеры того же Global Witness, самая катастрофическая ситуация с давлением на экодвижение сейчас складывается в Латинской Америке, не у нас?
Вадим Ни: В Латинской Америке неугодных сразу убивают, у нас же существуют с одной стороны не такие радикальные, но с другой стороны более изощренные методы. У нас воздействуют на репутацию человека, запугивают или, к примеру, в Казахстане создают всякие бюрократические барьеры в виде нескончаемых отчетов. Также закрывают каналы финансирования и показывают общественников, как представителей интересов других стран. А если кто-то индивидуально выступает по наиболее острым конфликтным ситуациям, то привлекают к уголовной ответственности или заставляют платить штраф. В некоторых постсоветских странах НПО, как субъект, уже не существует. Сегодня в Туркменистане и Азербайджане нет экологических НПО вообще.
Сергей Соляник: Наш главный посыл властям, если они не изменят свое отношение к экологическим активистам, то у нас будет также как в Латинской Америке. Если уйдут общественные организации, то придут радикалы. Есть Орхусская конвенция, общественные слушания, и мы призываем власти быть в правовом поле. Если не будет диалога, то могут начаться революции. Любая экологическая проблема – это политическая проблема, потому что ее допускают власти.
– Последние протесты, случившиеся в Кыргызстане из-за вырубки деревьев, когда вышедших на протест активистов задерживала милиция, войдут в отчет?
Вадим Ни: Да, но это самый мягкий случай. Мы этот кейс показали с другой точки зрения. Люди видят только локальные проблемы в виде вырубки деревьев в парке. Там конфликт, безусловно, мягко разрешился, но если человек и дальше будет участвовать в таких акциях, то его будет по нарастающей ожидать: штраф, условный срок и реальное наказание. В Казахстане и Кыргызстане все время угрожают законами об иностранных агентах, из-за этого давления работа общественных организаций стала менее активной.
Понимаете, мы показываем эти кейсы, потому что если бы проблему решили изначально, были бы рядом экологи, написаны запросы и власти хоть как-то отреагировали, то не было бы всей этой толпы. Ею тяжелее управлять и приходится применять силу. Вообще власти должны изначально уметь выстроить диалог, иначе все приводит к плачевным последствиям.
Макс Бокаев – гражданский активист, осужден на 5 лет лишения свободы за организацию митингов против земельной реформы, дававшей право на аренду земель Казахстана иностранным инвесторам, в частности из Китая. Обвинения активист отверг. Международные правозащитники признали его узником совести.
Прошлогодний случай с Максом Бокаевым* стал моим личным источником вдохновения написать этот отчет . В прошлом году, когда был в Женеве, я подошел к рабочей группе с вопросом о том, что делать с его ситуацией? Они ответили, что такое давление происходит везде. Тогда пришла идея осветить проблемы всего постсоветского пространства и не ограничиваться только своей страной. Пришлось идти по следам Макса Бокаева. В кейсе мы подробно описываем его историю.
– Почему история Макса Бокаева попадает в этот отчет? Ведь СМИ все это освещало с совершенно неэкологической стороны…
Вадим Ни: Везде отсутствует тот важный момент о том, за что выступал Макс Бокаев? Макс Бокаев, получив информацию о том, что земли будут передаваться иностранным инвесторам, анализировал экологические риски. На западе Казахстана люди немного эмоциональные, они практикуют другие способы работы с властью, нежели мы. Возможно иногда это на грани нарушения правопорядка, но никак не уголовного наказания.
– Какие экологические проблемы он видел?
Вадим Ни: Он видел отсутствие прозрачности ситуации, которые приведут к конфликтам, связанным с земельными вопросами. Макс поднял вопрос, на основе публикации ООН. Она на английском языке, он начал озвучивать ее среди населения и активистов. Это и стало основой для уголовного наказания. Я изучил приговор Макса Бокаева, и я не вижу ни одного подтверждения, что его действия вызывали общественную опасность. При самом таком строгом подходе, то это максимум административное нарушение.
Он отправил заявку на проведение митинга, опубликовал ее на своей странице. Митинг запрещен, он выходит и говорит людям, что раз митинг не состоялся, то нужно написать декларацию о том, что нас не устраивает, и он это вывешивает на фейсбуке. Затем, он начал ездить по местам и рассказывать, какую угрозу в себе несет аренда земель иностранными инвесторами. На этом основании его привлекли к уголовной ответственности, якобы за распространение заведомо ложной информации. Он озвучил будущие риски, и его за это осудили. Кстати, все, о чем он говорил, подтвердилось. Мы про это рассказываем в своем кейсе.
– Какие именно факты подтвердились?
Вадим Ни: И до выступлений Макса, были единичные случаи передачи земель иностранным инвесторам. К примеру, мы выявили случай, когда китайскому инвестору разрешили ввоз запрещенных пестицидов, там даже бирок не было. Когда мы узнали и написали заявление, то они ограничились простым штрафом. Именно поэтому Макс Бокаев предвидел это, что это могло случиться в масштабе всей страны.
– Сколько стран было включено в ваш отчет?
Вадим Ни: Десять. Это Казахстан, Кыргызстан, Туркменистан, Грузия, Азербайджан, Армения, Россия, Украина, Беларусь и США.
– Где из этих стран наиболее опасная ситуация для экодвижения?
Сергей Соляник: В России. Там происходят жуткие убийства. Мы рассмотрели три кейса, и там показана вся палитра преследований.
– Вы говорили, что кейсы по преследованию экоактивистов по всему миру в чем-то похожи с нами, но в чем-то есть различия. Расскажите про них?
Вадим Ни: В наших странах происходит дискредитация активистов. Все время идут обвинения в том, что экологический активист где-то берет деньги. Никто не доказывает, как это происходит.
Почему этот момент особенный для постсоветского пространства? Потому что в Латинской Америке, Африке и так далее – в этих странах совершаются убийства на уровне местных сообществ. Бессмысленно дискредитировать человека в его же микросообществе. Его там все знают и дискредитирующим фактам люди не поверят. У нас другой субъект, который осуществляет свою деятельность на большем пространстве и можно воздействовать на его репутацию, убедив людей, которые его не знают. Например, сказать, что вот это плохой человек, он получает неведомо откуда деньги. Также как Макса Бокаева осудили (якобы брал деньги за организацию митингов, — прим.ред).
Сергей Соляник: Различие в подходах в плане давления. То есть, мы сказали про общие тенденции дискредитации: изменение в законодательстве и вообще недовольство властей деятельностью общественных экологических организаций. Они выходят с критикой коррупционных проектов. Отличие между странами в степени жесткости. Дискредитация присутствует везде, но допустим в Грузии, это происходит мягче.
– А Казахстан в этой шкале жесткости-мягкости где?
Сергей Соляник: Общественные организации могут подать в суд допустим на замминистра. В Казахстане это проблематично сделать, в Туркменистане вообще невозможно, в России это практически невозможно. В России за это убивают людей. Слава Богу, в Казахстане до этого не дошло.
Вадим Ни: В случае Африки, Азии и Латинской Америки, мы имеем экологические конфликты в военизированной и криминализированной среде, поэтому происходит физическое насилие. Страна имеет в своем арсенале оружие, и она его применяет. В нашем случае, у другой стороны нет оружия. Люди просто так ведь в обычной жизни с этим не сталкиваются. Мухит Суттибаев из казахстанской Ассоциации сохранения биоразнообразия сказал вам в интервью, что они не сталкиваются с насилием, но они ведь не работают с браконьерами напрямую. Заповедники и нацпарки охраняют рэйнджеры, и насилие видят они, когда браконьеры пытаются застрелить животное, а им надо его сохранить. Вот откуда появляются убийства.
– Вам не кажется, что за 15 лет в десяти странах 13 случаев преследования экологов – это не так уж и много?
Сергей Соляник: У нас ограниченные возможности, мы же не государственный аппарат, чтобы тотально все отследить. Возможно, есть ужасающие истории, о которых мы еще не знаем. Мы не претендуем на истину последней инстанции. Цель нашего доклада – поднять саму проблему.
Вадим Ни: В докладе это выглядит так: есть начало нулевых годов и там был только Туркменистан. Потом мы получаем развитие давления на экодвижение в России и так далее. Кейсов становится больше в последние годы. Мы работали по верифицированным кейсам. Был Туркменистан, мы все дружно отвоевали этих общественников. Казалось, что туркменский режим самый брутальный в Центральной Азии, но там выпустили этих активистов. А сейчас мы не можем этого сделать нигде почти в регионе. С этим отчетом я не знаю, кому я могу помочь.
Более того, эти проблемы даже не озвучиваются. Мы боимся, что никто ничего не скажет в защиту преследуемых. Когда в Туркменистане активистов посадили, весь народ встал на защиту, они забросали правительство и президента письмами. Сейчас, если под замес попадет общественник, то про него просто забудут. Вот в чем проблема.
– Вы говорили, что в преследовании экоактивистов и общественников видите некую тенденцию. В чем она?
Сергей Соляник: Сегодня на постсоветском пространстве зачистили политическую оппозицию, журналистов, и экоактивисты сейчас на передовой остались. Мы замечаем это последние 5-6 лет. Нарастает тенденция, особенно после конфликта на Украине. Многое, что сейчас происходит в Средней Азии – это калька с России. Ситуация, к сожалению, нарастает и в Европе. Почему мы привели кейсы и из США, там тоже меняется ситуация. Посмотрите, что там происходит, есть даже попытки обвинить экологов в террористической деятельности. Тенденция угрожающая, я бы сказал. В Латинской Америке или Африке, как мы уже говорили, просто людей убивают, с ними даже не договариваются.
Вадим Ни: Почему мы видим эту сферу, как заслуживающую внимания? Сравнение двух отчетов по преследованию экодвижения и СМИ дает нам факт – экологов больше преследуют, нежели журналистов. Среди преследований правозащитников половина кейсов именно по защитникам природы. Сейчас конфликты происходят в отношении природных ресурсов. Есть одна сторона, которая хочет использовать территорию под добычу ископаемых, а вторая сторона против, потому что там поля или лес. Правозащитники, работающие в политической сфере всегда на виду. И их не так-то просто не замечать. Но тех, кто работает в сфере экологии, в большинстве случаев никто не знает. Государство может игнорировать их просьбы. И их самих.
Сергей Соляник: Более того, я бы даже сказал, что массовое нарушение прав человека происходит именно в экологической сфере. Люди годами могут жить возле завода и считать, что дышат чистым воздухом, и умирать от выбросов. Государство в данном случае, зная о проблеме, закрывает на нее глаза, поэтому охрана окружающей среды сегодня имеет политизированный характер. Конфликт будет нарастать, пока власти не будут выполнять нормы международного законодательства в этих вопросах.
– В отчете есть рекомендации по проведению общественных слушаний. Как вы думаете, насколько государство готово к ним прислушаться?
Сергей Соляник: Государство не будет прислушиваться, пока нет давления на экономические факторы. Почему мы выносим на международную арену эти проблемы? Потому что мы прекрасно понимаем , что все вопросы, поднятые внутри страны игнорируются. Сколько не ори, а толку нет. Как только вопросы всплывают на международном уровне – они вынуждены хоть что-то делать, потому что удар по имиджу, удар по инвестиционной привлекательности страны.
Вадим Ни: Мы говорим: «Ребята, нас призвали на сохранение окружающей среды, закрепили это в документах. Вы сами приняли эти документы, вы призвали нас на службу. Если вы это сделали, то вы должны защитить нас».
– Вы готовы к тому, что этот отчет пройдет не замеченным? В Казахстане или в большинстве стран…
Вадим Ни: Мы не первые, кто поднимает этот вопрос. Тот же Global Witness, он все больше и больше рассказывает эти истории. Эта тема также интересна правозащитникам. Даже в ООН поднимали эти вопросы. Мы же закрываем белое пятно по странам бывшего Советского Союза. Раскрываем тему, которая до этого еще не освещалась. На международном уровне я вижу, что доклад получит свое распространение. Более того, мы выйдем на The Guardian и будем продвигать через их публикации.
Я готов к тому, что этот доклад постараются не заметить здесь. С другой стороны, я понимаю, что из-за того, что мы рассказываем о Максе Бокаеве, то этот доклад будут распространять в казахоязычной среде, например, потому что он для них герой, и они правильно так считают.
– Если отчет останется незамеченным, например, в Казахстане, что тогда? Материалы были собраны только для международных организаций?
Вадим Ни: Понимаете, вопрос в том, что мы боимся того, что не отчет останется не замеченным, а люди, про которых там написано. В ситуации с Туркменистаном, мы все знали, что ОБСЕ и другие нас поддержат, и мы вытащим людей. Макса Бокаева вообще никто не замечает, его признали узником совести, и все. Все молчат, как-будто его не существует. Это политическая ситуация. Людей попросили все умалчивать, потому что он, по их мнению, создает революцию.
– Вам не кажется, что экологические активисты сейчас немного другие? Сегодня они не выходят с лозунгами и радикальными решениями, а просто делают свое дело, привлекая обычных жителей или собирают сообщества единомышленников в социальных сетях…
Сергей Соляник: Ситуация, конечно, меняется, но по сравнению с концом 80-х и началом 90-х сейчас в экотеме меньше людей. Тогда всех волновали вопросы экологии, потом случился развал, начались экономические проблемы, люди начали фокусироваться на других вопросах. Сегодня многие терпят до самого пика кризиса, например, как это произошло в Березовке*. Пока не отравились дети, все молчали.
Да, сейчас много шума в социальных сетях, но Кок-Жайляу стал единственным примером, когда все это вышло за пределы интернета и на что-то повлияло. Там, действительно объединились люди из разных слоев населения. Стоит признать, что экологические проблемы будут обостряться с каждым годом, потому что население испытывает все на себе, на своем здоровье.
В том же Китае с жестким строем, люди не могут уже закрывать глаза на экологическую ситуацию в стране. Власти там под напором людей, которые требуют решения этих проблем, рассматривают, как один из выходов, экспорт своих «грязных» секторов в другие страны, включая и Казахстан. То есть, если власти не будут решать реальные проблемы, то население готово само взяться за это.
Вадим Ни: В 90-х многие экологические НПО были похожи друг на друга, вообще не было среди них фриков или тех, кто бы прям сильно отличался. Сегодня активисты – они разные. Кто-то готов идти на баррикады, кто-то доверяет социальным сетям. Вся проблема в том, что кто-то в итоге может пойти на радикальные меры, а мы этого не хотим. И этим отчетом нам хотелось бы привлечь внимание всех к экологическим активистам. Они рано или поздно станут национальными героями, но нам бы хотелось, чтобы все это произошло без жертв, чтобы все можно было решить через мирный диалог.
– Так, кто такие экологи, если коротко?
Сергей Соляник: Неравнодушные люди. Для таких людей важно благополучие своей семьи и земли, на которой он живет. Вот, к примеру, я сам любитель гор. Мне хочется, чтобы они остались в своем первозданном виде для моих детей и внуков. Я выступаю за порядок на том месте, где я живу, поэтому вынужден оппонировать бардаку, который наводят власти.
Вадим Ни: Для меня экологи – это люди, которые разъясняют населению их права. Они рассказывают, куда и как обратиться, если их права на чистую окружающую среду кем-либо притесняются. И здесь нет ничего общего с иностранными агентами.
Прочитать доклад «Опасная профессия»
*Орхусская конвенция – конвенция Европейской Экономической Комиссии ООН «О доступе к информации, участию общественности в принятии решений и доступе к правосудию по вопросам, касающимся окружающей среды».
*Поселок Берёзовка. Расположен на границе санитарно-защитной зоны нефтегазоконденсатного месторождения Карачаганак, Бурлинский район Западно-Каазахстанской области. Разработчик месторождения консорциум «Карачаганак Петролеум Оперейтинг Б.В.» (КПО). Более десяти лет жители добивались от правительства Казахстана и КПО переселения из-за выбросов с Карачаганака. Переселение началось в декабре 2015 года после трагедии с детьми, которые пострадали от токсического отравления 28 ноября 2014 года. Экологи утверждают, что отравление произошло из-за выбросов с месторождения. Процесс переселения продолжается в настоящий момент. За прошедшие два года ситуация со здоровьем пострадавших детей не улучшилась. Они не получили существенной помощи ни от КПО, ни от властей страны.
ИСТОЧНИК:
ЛИВЕНЬ. Living Asia
http://livingasia.online/2017/09/06/ecodis/
