Это интервью с осужденным директором КМБПЧиСЗ Евгением Жовтисом было взято по телефону, когда он позвонил из «своей» колонии-поселении ОВ-156/13 через несколько часов после того, как комиссия администрации этого учреждения огласила решение об отказе ему в условно-досрочном освобождении.
– Честно признаться, мы здесь, в головном офисе нашего Бюро, за исключением совсем уж неисправимых оптимистов, и сами не очень-то рассчитывали, что вас вдруг возьмут и освободят. А для вас насколько было ожидаемо такое решение комиссии?
– У меня не было никаких иллюзий по одной простой причине. Как известно, в январе этого года мне отказали в УДО при наличии у меня двух погашенных взысканий, которые в данном случае не должны учитываться, да и они и не учитывались — мне отказали по причине отсутствия поощрений, плюс потому, что я не член самодеятельной организации осужденных.
Перед новым рассмотрением у меня была та же ситуация — одно непогашенное взыскание при отсутствии поощрений. Поэтому я и предпринял ту попытку перенести рассмотрение на 16 августа, когда взыскание погасилось бы автоматически (дата погашения — 8 августа). Но как только стало известно, что рассмотрение моего заявления назначили на 2 августа, стало понятно, что шансов практически никаких.
– А есть ли у вас всё же надежда на амнистию?
– На амнистию есть определенные надежды просто потому, что я под нее однозначно подпадаю. Главный вопрос — когда она будет. И пока никто не знает. С амнистией вообще происходит какая-то достаточно странная ситуация: обычно об амнистиях никогда не объявляли за полгода или за несколько месяцев до нее — как правило, о них вообще никогда не объявляли настолько задолго. В парламент вносился закон об амнистии, приуроченный к какой-либо знаменательной дате вроде юбилейного Дня Конституции или Дня Независимости, принимался достаточно тихо парламентом и подписывал президентом, после чего публиковался.
Особого пиара вокруг амнистии не было — в отличие от ситуации, которая сложилась сейчас, когда в марте сам президент объявил о том, что амнистия будет, потом законопроект был внесен в парламент, а теперь вдруг он в парламенте завис. И сейчас не очень понятно, когда будет амнистия: она привязана к 20-летию независимости, поэтому может быть принята и в сентябре-октябре, и в ноябре-декабре, а то даже и в январе, как это было в 2006 году, когда она была приурочена к 15-летию независимости.
Трудно сказать, когда она будет, но, во всяком случае, в течение вот этих шести месяцев, на которые мне отложили рассмотрение моего УДО вот уже во второй раз.
– Вместе с вами на комиссии были и другие ваши «товарищи по несчастью» — кому-то из них повезло больше чем вам?
– Сегодня рассматривались дела еще шести человек, из них получили рекомендацию на УДО трое, а другие трое не получили — у них взыскания за злостные нарушения режима.
– Те, кто прошел, они на самом деле заслужили освобождения — то есть у них сплошные поощрения при отсутствии взысканий, активное участие в самодеятельной организации, чему вы так противились?
– Понимаете, рассмотрение заявлений на УДО — это достаточно формальная процедура, при которой главное — есть ли у тебя поощрения, нет ли у тебя взысканий, ну и большое внимание обращается на то, погашен ли вред потерпевшим, выплачено ли по иску. На сегодняшней комиссии положительное решение получили те, у кого нет взысканий, а есть одно-два поощрения. Обычные ребята, которые имеют полное право на освобождение.
Понимаете, само условно-досрочное освобождение или замена неотбытой части наказания на более мягкое имеет под собой достаточно формальный критерий: сколько человек уже отсидел — одну треть или больше. Главный же вопрос состоит в том, представляет ли человек опасность для общества или нет.
Государство должно для себя решить, кто будет на свободе, пусть даже под каким-то надзором нести наказание, не связанное с лишением свободы, то есть дать человеку возможность поддерживать семью, воспитывать детей. Само государство должно оценить человека по неким формальным признакам: сподобились ему дать поощрение или не сподобились, опоздал он на проверку, за что ему вынесли предупреждение, или не опоздал.
Понятно, что всё это совершенно несоразмерные вещи. Вот в моем случае, посмотрите, абсолютно мнимое нарушение режима в феврале этого года, если оно вообще было, это правонарушение, то какое-то очень мелкое — вынос еды из столовой. Понятно, что оно не может стоить года дальнейшего «перевоспитания человека», такой мельчайший проступок. Это совершенно неадекватно.
– А все ваши взыскания исходили от разных должностных лиц, или кто-то из колонистского начальства персонально заимел на вас зуб?
– Я думаю, это всё спланировано, я бы так это назвал. То есть, если вы заметили, я получаю по взысканию аккуратно каждые полгода. Руководство позволяет себе использовать эти взыскания в качестве аргументов для неразрешения проживания за пределами колонии с семьей или в данном случае — в отказе по УДО. Здесь это не зависит ни от кого персонально.
Я даже так скажу: решение принимается вообще не здесь, и в этой ситуации от руководства колонии мало что зависит. Была бы на то их воля, поверьте, никто бы мне никаких взысканий не объявлял, а наоборот, они были бы счастливы, если бы я быстрее ушел домой. Я думаю, всем всё понятно, и не думаю, что в колонии есть хотя бы один человек, которому непонятно, что происходит.
– В своем выступлении на заседании комиссии вы сказали, что у вас уже не тот возраст, чтобы исправиться. Видимо, вы так и не встанете на «путь исправления» и не вступите в совет правопорядка?
– Вопрос о вступлении в секцию правопорядка — это еще один вопрос, на который нужно обратить внимание. Как известно, уголовно-исполнительные законодательства Казахстана и России очень схожи, потому что вышли из одной шинели советской карательной системы. Еще с советского времени создание «актива» противопоставляло исправившихся, то есть законопослушных осужденных, тем, кто живет по «блатным законам» и всё такое прочее. Но в современных условиях это полная ерунда! И хотя я только что говорил, что у нас и в России законодательства схожие, в соседней стране приказом руководителя службы исполнения наказаний такие секции вообще отменены с 1 января 2010 года. Их нет, и это совершенно правильно, потому что они никакой роли не играют и сейчас абсолютно формальны.
Но самое печальное, что у нас при рассмотрении вопроса об УДО и так далее в основном обращают внимание на формальность — написал ты заявление на вступление в секцию или не написал. Я же участию в секции правопорядка предпочел участие в других секциях (я активно участвовал в оформлении стендов с разъяснением прав и обязанностей заключенных или в юридической помощи осужденным и сотрудникам, в секции спорта).
Понимаете, если на это смотреть по существу, а не по форме, то понятно, что участие в этих организациях, вступление в них — дело добровольное. Но оно обуславливается какими-то особенностями: допустим, если ты не вступишь «добровольно», то тебе в отпуске откажут, Поэтому, когда меня спрашивали, почему вы не вступили, я говорил, что не вижу в этом необходимости.
Дело не в том, что я не хочу ходить строем — это само по себе, где надо, там строем и так ходят, а просто я против формального участия. Я вообще не принимаю формальность, особенно когда принуждают, тем более что по закону это дело добровольное.
– Сейчас уже не только по слухам известно, что система КУИС снова переходит в ведомство МВД. Может ли этот переход как-то отразиться по отношению к вам — на условиях содержания, на взысканиях-поощрениях?
– Я не думаю, что особо что-то поменяется в отношении меня лично, но мне вообще неясны мотивы этого перехода. Существует аргумент, что гражданское ведомство не справилось — разоблачения коррупции, тюремные бунты. Но ведь и в бытность этого ведомства в системе Минюста КУМС всегда возглавляли люди в погонах, выходцы из полиции. Сейчас намечается объединение тех, кто занимается борьбой с преступностью и поимкой правонарушителей, и тех, кто должен заниматься их социальной реабилитацией. Однако же это совершенно разные функции и задачи.
Совмещение опять в одном ведомстве этих двух функций — мы это проходили в Советском Союзе — ни к чему хорошему это не привело. И я не уверен, что это действенное средство победить коррупцию, я очень скептически к этому отношусь. И это очень печально, потому что с моей точки зрения в области уголовно-исполнительной системы ранее делались небольшие попытки движения в правильном направлении, а теперь всё это двинулось назад.
– И все-таки, на ваш взгляд, кому это надо, чтобы вы и дальше оставались в заключении? Понятно, что вопрос законности здесь даже рядом не стоит. Раньше была версия, что власти боятся, что вы своей критикой можете как-то испортить председательствование Казахстана в ОБСЕ. Однако Казахстан и без вас с этим прекрасно справился. Вряд ли теперь власть будет опасаться, что вы начнете вставлять «палки в колеса» нашему председательствованию в Организации исламской конференции?
– Я теряюсь в догадках — какой во всем этом смысл. Смысл моей изоляции вообще не очень постижим. Чтобы меня каким-то образом сломать? Мне, конечно, неприятно, уже шестой десяток, колония — не самое лучшее место проводить время после пятидесяти, но как-то все-таки держусь. Здоровье, конечно, не улучшается, но всё же…
И причем какая-то упертость в плане «не пущать», она меня не скажу, что пугает, но в какой-то степени вызывает недоумение с точки зрения адекватности реакции на какие-то «выхлопы». И это очень печально.
В данном случае речь идет обо мне, всё же я этим всем занимался профессионально, но теперь можете представить, что и как происходит с обычными людьми, выступившими в защиту кого-нибудь! Я посмотрел информацию о начавшемся в Актау судебном процессе Натальи Соколовой — к сожалению, эта информация никак не добавляет мне оптимизма. Она показатель такой же реакции «системы», как и в моем случае.
Беседовал Андрей ГРИШИН, журналист КМБПЧиСЗ
Публикация на итернет-портале «Республика» от 8.08.2011
<www.respublika-kaz.info/news/politics/16663>
