Реплика знаменитого правозащитника и две статьи известных журналистов
по теме швейцарского референдума о минаретах и в целом о проблемах
ислама и межрелигиозной толерантности в Европе

 

 

Интернет-журнал «Грани.ру» 2.12.2009
Елена БОННЭР, правозащитник

 

Виват, Швейцария!

 

Да здравствует Швейцария и ее прямая демократия – не ложнодемократичес­кое царство политиков и политиканов. Народ – население – решил, что минаретов много им не надо. Сколько есть, столько и хватит. И никакое это не нарушение прав человека, а именно их полное торжество.

 

Нарушение прав человека – это когда ленинградцы (простите, петербуржцы) выступают против строительства башни «Газпрома», которая испортит небесную линию, черной тенью падет на Смольный собор, вот и будет этот фаллос скрести чистое небо, но политики и деньги плюют на то, что близко и дорого народу – этому самому населению. Или вот храм в Москве решили снести – народ против. В 20-х, 30-х еще не наломали достаточно, чтобы потом спустя многие десятилетия возводить макеты по прежним лекалам?

 

Всё хорошо и иногда даже прекрасно на своем месте – историческом, традиционном и в рамках своей культуры. Мавзолей Самони в Бухаре, пропитанный бухарским воздухом и под бухарским небом, в гармонии с ним, стройный и даже нежный – может, самое красивое, что я в жизни видела. Шахи-Зинда в Самарканде, Тадж-Махал в Индии. Гарни в горах Армении. Большой Будда в Японии. Дивный храм Посейдона (пусть только остатки) в Греции. Мечеть Гарун-аль-Рашида в Багдаде (стоит ли еще – после двух войн?).

 

Не могу представить, что с берега Женевского озера, через брызги от фонтана, переливающиеся радугой (счастливое мгновение!), будет видна не снежная вершина Юнгфрау, а не к месту встроенный туда минарет. И Женева будет уже не Женева. Не стоит объединенной Европе (чиновники и политики в каждой стране, неимоверная громадина Европарламента, сопутствующие организации и правозащитники с перехлестнувшей через край политкорректностью) шипеть на Швейцарию.

 

Не надо уподобляться императору Николаю I. Он без малого два века назад тоже выразил неудовольствие, когда прямая демократия Швейцарии сделала Александра Герцена – его подданного – свободным гражданином кантона Ури.

 

Виват, Швейцария!

Елена БОННЭР, публикация на сайте «Грани.ру» от 2.12.2009

<http://grani.ru/opinion/bonner/m.162965.html>

 

 

Информационно-дискуссионный портал «Ньюсленд» 18.12.2009

Александр МИНЕЕВ

 

Европа смотрит на минареты со своей колокольни

 

Европейское общество становится более толерантным, но требует толерантности и от мусульман

Вдоль полицейских ограждений, выставленных вокруг площади Шумана на время саммита Евросоюза, шли женщины в хиджабах, а некоторые и в «бурках» (паранджах). Они направлялись в парк «Сэнкантенер» (50-летия Бельгии), где торчит минарет главной брюссельской мечети. Невысокий, но заметный.

Мужчины-мусульмане, конечно, тоже шли в мечеть, но мало выделялись внешним видом в вавилонском столпотворении «европейской столицы». В то время как лидеры 27 стран рассуждали о не столь отдаленной перспективе приема в ЕС Боснии и Албании и более спорной – Турции, в мечети шла праздничная служба…

По дороге из своего очень «белого» района Юккль в центр я обычно проезжаю по улице Мерод. Улица носит имя бельгийского аристократического рода, но я называю ее «арабской». Здесь не смотрят местных и иных европейских каналов. На этой улице – свое настроение, свой ритм и даже свои правила движения. Кто-то выскакивает на красный, сделав знак рукой, что ему очень нужно. Или вдруг остановится прямо перед вами, встретив приятеля. И искренне возмутится, если вы пикнете или мигнете фарами… Здесь свои булочные с лавашами, чайные без пива, халяльные мясные лавки, дешевые мастерские автосервиса. Дети играют на мостовой, нехотя уступая ее машинам. Таких мусульманских улиц-деревень в Брюсселе немало.

После Второй мировой войны в Бельгии, которая была тогда крупной колониальной державой, мусульманского населения не было. И только в середине 60-х на фоне экономического бума начался массовый завоз рабочих из Марокко и Турции в угольные шахты и на металлургические заводы Шарлеруа и Льежа. Приезжие имели право на воссоединение семей, поэтому многие после заработков не уезжали, пускали корни в Европе. 19 июля 1974 года парламент принял закон о «светском признании магометанской религии в Бельгии».

Если в 1980-х годах в Бельгии с ее 10-миллионным населением около 200 тысяч считали себя мусульманами, в 1990-х – 350 тысяч, то по последним данным – почти полмиллиона. Они сосредоточены в крупных городах.

Профессор Якоб Махи, который преподает ислам в вузах Бельгии и университете Шарля де Голля в Лилле, считает, что мусульмане давно стали органической составляющей бельгийского культурного пейзажа. Как, впрочем, и французского, британского, голландского… Но жалуется, что для властей ислам перешел из области «дипломатической» в «полицейскую», из ведения МИДа и посольств в ведение МВД и службы госбезопасности. Амальгаму «ислам—иммиграция» постепенно сменила «ислам—терроризм—преступность».

Однако служба госбезопасности Бельгии настроена вовсе не так антиисламски. «Мусульманские экстремисты» составляют, по оценкам Комитета R, в ведение которого входит борьба против терроризма и экстремизма, «максимум два процента», или чуть более 8 тысяч из полумиллионного мусульманского населения страны. К тому же это не значит, что все 8 тысяч сразу готовы надеть пояса шахида. Для Комитета R экстремист – это тот, кто «поддерживает радикальные меры для достижения политических целей, а именно расистских, тоталитарных или авторитарных, противоречащих правам человека и принципам демократии» (кого у нас в России можно подвести под такую формулировку?).

Результаты референдума о минаретах (57% высказались за запрет на их строительство), проведенного недавно в Швейцарии, оказались сюрпризом для политической элиты ЕС, хотя она и знала о росте антиисламских настроений среди народа.

«Я на сто процентов атеист, – ответил на мою просьбу прокомментировать волеизъявление швейцарцев министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер. – Я против того, чтобы какая бы то ни было религия оказывала существенное влияние на государственную и общественную жизнь. Но в демократическом обществе должна быть свобода любой религии в частной жизни. Думаю, что во Франции таких запретов не будет» (хотя запрет на хиджаб в госучреждениях и государственных школах есть. – А.М.).

Мой давний приятель и коллега, журналист-расследователь Клод Монике, семь лет назад основавший Европейский центр стратегической разведки и безопасности, имеет много информации об исламском подполье в Бельгии, к которому тянутся нити от терактов в других европейских странах и даже в Афганистане («пандшерского тигра» Ахмад-Шаха Масуда ликвидировали граждане Бельгии. – А.М.). Два года назад Клода жестоко избили на выходе из студии телевидения, где на ток-шоу он оправдывал запрет хиджабов в государственных школах. Тем не менее этот человек с еврейскими корнями решительно против того, чтобы смешивать религию и экстремизм.

«Швейцарский референдум был бесполезен, потому что вопрос о минаретах – это ложная проблема, – сказал он «Новой». – В минаретах нет политического символа. Нет никаких оснований ожидать, что они начнут расти как грибы, а если даже и так, то это лишь проблема городского пейзажа.

Референдум был глупым и контрпродуктивным, потому что, выдвинув ложную проблему, создал нарыв, подобный тому, что возник после карикатур на пророка Мухаммеда. Референдум дал лишний аргумент тем, кто обвиняет Запад в «исламофобии». Его результаты опасны, потому что создали впечатление, будто швейцарцы отвергают ислам как таковой, а не исламский фундаментализм. Они толкают европейских мусульман на союз с фундаменталистами. Этот референдум аморален, потому что любое вмешательство в личную жизнь и религиозную практику недопустимо, если не обосновано требованиями общественного порядка.

Существует ли исламистская угроза Европе? Конечно. В некоторых кругах, связанных с братьями-мусульманами и имеющих большое влияние на молодежь, есть планы посеять рознь между религиозными общинами, внедрить шариат в общественную жизнь. Более того, сегодняшняя Европа экспортирует радикальный исламизм в мусульманские страны. Почти во всех раскрытых в последние годы террористических группах в Марокко были обращенные в ислам европейцы или мусульмане, рожденные и воспитанные в Европе».

У «прямой демократии» швейцарского типа есть очевидные изъяны. Она упрощает сложные проблемы и отдаляет их решение, спуская его на уровень предрассудков и дилетантства. Немусульманское население Европы вольно или невольно связывает символику ислама с насилием и нетолерантностью. Даже если европейские мусульмане заверяют, что это вовсе «не их ислам». Это все равно что бояться современных католиков, представляя костры инквизиции.

Судя по опросу, проведенному в Бельгии по заказу журнала «Суар-магазин» по свежим следам швейцарского референдума, бельгийское общественное мнение мало отличается от швейцарского. 38% «бельгийцев с улицы» – за запрет строительства минаретов, а 61%: вообще не хотели бы видеть мечеть в своем квартале. Некоторый нюанс придает раскладка по возрастам. В группе старше 50 противники минаретов составили 47,9%, в группе 30—49 лет – 32,8%, а среди молодежи до 29 лет – 29,9%. Европейское общество становится более толерантным, но требует толерантности и от мусульман.

Фонд короля Бодуэна опубликовал исследование по марокканской общине в Бельгии, из которого видно, что проблема скорее не религиозная, а социальная. Каждый второй выходец из Марокко живет здесь ниже черты бедности, и более трети предпочитают идентифицировать себя как мусульмане, а не как марокканцы или бельгийцы. Менее 30% работают за зарплату, 20% – безработные, остальные входят в туманную категорию «семейного бизнеса». Базар, лавки, фастфуд, авторемонт. Им часто отказывают в приеме на работу из-за арабского имени или просто по фейсконтролю. С такими данными не во всяком районе Брюсселя можно снять жилье. Молодежь третьего и четвертого поколений говорит об «узаконенном расизме». Но предпочитает демократию, ценит бельгийскую социальную систему и уважение прав человека по сравнению с исторической родиной, куда не хочет возвращаться.

P.S. 16 декабря представитель исламской общины Женева Хафид Куардири подал иск против запрета на строительство минаретов в Швейцарии в Европейский суд по правам человека.

 

Александр МИНЕЕВ, публикация на сайте «Ньюсленд» от 18.12.2009

<http://www.newsland.ru/News/Detail/id/444725>

 

 

Информационно-аналитический проект «Однако» (Украина) 21.12.2009

Сергей МИХЕЕВ

 

Исламский глобальный проект с высоты швейцарского минарета

 

Результаты «минаретного» референдума в Швейцарии – лишь часть естественной реакции местного населения на глобальную экспансию ислама. Можно с уверенностью предположить, что радикализация антиисламских настро­ений во всем мире будет нарастать. Это так же неизбежно и естественно, как и негативная реакция на распространение глобального евроатлантического проекта или в свое время расширение географии советско-коммунистической системы.

 

57,5% граждан Швейцарии, одного из символов европейской культуры, на поверку оказались прирожденными ксенофобами и потенциальными фашистами. По крайней мере именно так квалифицировали бы этих людей российские либералы, если бы подобный референдум проходил в России. Теперь оказывается, что такие пороки в массовом порядке свойственны не только русским, как это модно сейчас считать в России, но и просвещённым европейцам. Мир в шоке. На самом деле все всё отлично понимают, но пытаются соблюдать правила игры в толерантность. То, что крайне серьезные проблемы с мусульманами в Европе лавинообразно нарастают с каждым годом, – секрет Полишинеля. И дело не только в минаретах. 

 

ЛОВУШКА ДЛЯ ТОЛЕРАНТНОСТИ

 

Увеличивающееся в геометрической прогрессии количество мигрантов из мусульманских стран с каждым годом оказывает всё более серьёзное давление на социальную систему Европы.

 

Примером может служить ситуация с немецкими переселенцами из Турции. С 1979 по 2000 год численность турецкой диаспоры увеличилась в Германии более чем вдвое – с 3 до 7,5 млн. человек. Но при этом число работающих турок осталось примерно на уровне 1979 года – всего лишь около 2 миллионов.

 

Объясняется это просто. Во-первых, турки в массовом порядке перевозят в Германию всех своих родственников, которые уже предпочитают не работать, а сидеть на разного рода пособиях, откровенно эксплуатируя ту систему высоких социальных стандартов, которую немцы создавали десятилетиями. Во-вторых, и среди тех, кто появился на свет уже в Германии, распространено паразитическое отношение к жи­з­ни – «кем бы ни работать, лишь бы не работать». И это распространённая практика не только для турок (они ещё не худший вариант), но и для подавляющего боль­шинства мигрантов-мусульман во всех странах Европы. Развитая европейская система соцобеспечения порождает синдром принципиального иждивенчества. Ведь никто не станет отрицать, что именно за более сытой и беззаботной жизнью мусу­льмане едут в Европу, покидая свои родные страны. А нежелание (или неспособность) в полной мере интегрироваться в европейское общество создаёт питательную среду для размножения экстремистских идей.

 

В результате тот экономический эффект, который в своё время Европа получила от рабочей миграции, давно нивелирован теми издержками, с которыми неизбежно сталкиваются многие европейские государства в связи с возрастающим потоком мигрантов. А когда всё это сопровождается ещё и требованиями диаспор решить все их проблемы за государственный счёт, а заодно и культурной экспансией в сочетании с ростом экстремизма, то и у непоколебимо спокойных швейцарцев начинают сдавать нервы.

 

Как остановить процесс исламизации в Европе, в общем-то никто не знает. Европейцы сами попали в ловушку толерантности, открытости и мультикультурности, которую мастерили долгие годы. В том, что европейцы угодили в «исламский капкан», сыграл свою роль и их тотальный отказ от традиционной христианской идентичности, которая на протяжении многих веков позволяла не только динамично развиваться, но и осуществлять внешнюю экспансию, успешно переваривая инокультурные включения в европейскую нацию.

 

В XX веке Старый Свет ступил на путь добровольного разрушения своего цивилизационного кода, создавая некую новую, постхристианскую Европу, которая пока демонстрирует крайнюю рыхлость и неэффективность при столкновении с иными традиционными культурами (особенно если они обладают мощным идеологичес­ким зарядом). Европейцы вместо христианства изобрели себе новую веру – веру во всесилие экономических факторов, которые в сочетании с демократическими инс­ти­тутами и общечеловеческими ценностями (в традициях теорий европейского гуманизма) помогут достичь максимального материального комфорта. Правда, оказывается, что на довольно большое количество людей в мире эти факторы действуют не совсем так, как задумывали европейские теоретики, или не действуют вовсе.

 

Столкновение цивилизаций

 

Очевидно и другое. Швейцарский референдум, как, к примеру, и российская Кондопога, – это всего лишь мелкие, периферийные эпизоды того самого столкновения цивилизаций, которое абсолютно реально, что бы по этому поводу ни говорили раз­ного рода записные гуманисты. Это проблема обостряющейся конкуренции различных проектов глобализации мира, одним из которых становится ислам. Имеет смысл рассмотреть некоторые технологические особенности его внешнего позици­онирования, отбросив модные толерантно-ханжеские табу, мешающие трезвому анализу ситуации.

 

В последние десятилетия стало абсолютно очевидно, что ислам превратился в проект, принципиально претендующий на глобализацию мира по своим законам. Заявления по этому поводу исламских активистов и некоторых групп мусульманских элит, попытки выстраивания разного рода глобальных сетевых структур и системы солидарности по признаку веры не оставляют сомнений в наличии таких амбиций. По крайней мере, заявка на такой проект подана.

 

Глобальная миссия ислама приобрела принципиально новое звучание и формы в свете изменения специфики этого мира – разрушения биполярной системы, появления новых технологических возможностей (включая качественный скачок в развитии масс-медиа и средств связи), укрепления ресурсной базы проекта (за счет изменения роли нефтедобывающих стран в мировой экономической системе), а также в связи с более «открытым» миром и динамизацией (в сравнении с прошлыми веками) миграционных потоков.

 

Самое же главное заключается в том, что исламский проект резко политизировался уже на новом уровне и получил возможность действительно глобального влияния на мировые процессы. Чем дальше, тем больше он мутирует из чисто религиозного в религиозно-политический, а затем и в политико-религиозный. Конечно, процесс этот начался не вчера, но именно сейчас он приобрел новые формы и особый динамизм.

По иронии судьбы все эти благоприятные возможности для исламского проекта бы­ли открыты Западом, осуществляющим собственный глобальный замысел в своих интересах и по своему плану, но теперь пожинающим его неизбежные побочные эффекты. Либеральный план глобализации с обреченностью самоубийцы продолжает ступенька за ступенькой строить ту лестницу, по которой ислам (да и не только он) поднимается на качественно новый уровень развития.

 

Интересно здесь то, что исламский проект по своим технологическим целям мало чем отличается от либерального евроатлантического, которому себя противопоставляет. И Запад, и исламский мир считают необходимым не мытьем так катанием заставить весь мир жить по тем правилам, которые они считают универсальными и полезными, независимо от того, что по этому поводу думает остальное население планеты. Подход не нов. Так же вели себя и предшествующие глобализаторы, к при­меру, коммунисты, потерпевшие поражение. Они тоже противостояли либера­льному проекту, но технологические цели были тождественны – привести мир к еди­ному, унифицированному знаменателю.

И в этом смысле совершенно не удивительно, что исламисты в качестве основного своего врага выбрали именно западную цивилизацию, а не Китай или Индию с Бразилией и даже не Россию с её ядерным потенциалом. Потому что Китай, Индия, Рос­сия и Бразилия на сегодняшний день не имеют собственных глобальных проектов, вселенской идеологии, которую можно было бы экспортировать во внешний мир. Именно по этой причине западная цивилизация ведет открытые бои за влияние именно с исламским миром, а с остальными конкурентами пока решает вопросы другими средствами.

 

Достоинства «исламского проекта»

 

У исламского проекта, несомненно, есть свои сильные стороны. В первую очередь, это наличие чёткой и внятной идеологии, нравственных ориентиров, системы ценностей, которая противостоит современной квазирелигии потребления, гедонизма и релятивизма, исповедуемой сегодняшним Западом. Собственно, такой системой ценностей обладают в той или иной мере все крупные мировые религии, по крайней мере монотеистические. И уж совершенно точно такой системой обладает христианство. Проблема Запада в том, что он добровольно отказался от веры и пытается убедить отступиться от неё всех остальных. По сути, сегодняшний Запад проповедует новое язычество, которое с неизбежностью вступает в конфликт с любым монотеизмом. Со своим христианским единобожием западные язычники уже разде­лались. А исламский монотеизм на сегодняшний день наиболее динамичен, прост, доступен и имеет глобальные амбиции.

 

Он обладает сводом доходчивых правил повседневной, бытовой жизни, которые, откровенно говоря, заменяют малограмотному в своей массе мусульманскому бо­льшинству богословские тонкости, доступные ограниченному кругу духовенства и исламских интеллектуалов. В повседневной жизни ислам даёт простые ответы на сложные вопросы. Иногда эти ответы слишком просты, намного проще, чем в других мировых религиях, и это не может не привлекать огромное количество людей.

 

Второе несомненное преимущество – позитивная демография исламских стран. Мусульман в мире становится всё больше, в первую очередь по причине высокой рождаемости, обусловленной как религиозно-идеологическими причинами, так и низким уровнем развития большинства мусульманских стран. Бедность всегда подталкивает к многодетности как гарантии выживания рода. Она же придает динамизм и миграционным потокам. Миллионы мусульман бегут из своих стран, не имея там никаких перспектив. Общая религия позволяет им сохранять идентичность в за­падном мире, вести особый образ жизни, относительно успешно сопротивляться культурной интеграции, консолидироваться в закрытые сообщества, что всегда эф­фективнее для отстаивания групповых интересов. Они сохраняют связи с родиной, а также остаются действующими участниками глобального исламского проекта.

 

Третье преимущество – рост ресурсной базы. Современное разделение труда и тенденции развития того же общества потребления требуют с каждым годом всё больше энергии. Эта энергия есть у стран исламского мира в виде нефти и газа. Деньги, получаемые от продажи углеводородов, вкладываются в прямое или косвенное продвижение глобального исламского проекта. Это хорошо видно на примере бывших советских республиках, где исламизация спонсируется из-за рубежа.

 

…и его недостатки

 

Однако у исламского проекта есть и совершенно очевидные недостатки, которые создают и будут создавать проблемы для его дальнейшего продвижения. При некоторых условиях проблемы могут стать настолько серьезными, что выльются в глобальную конфронтацию исламского проекта со всем остальным миром. Собственно периферийные бои идут уже сейчас. Вопрос лишь в том, перерастут ли они в глобальное столкновение.

Главный недостаток исламского проекта резонирует с его главным достоинством. Да, ислам пытается активно продвигать систему ценностей, альтернативную западной цивилизации. На этом он, несомненно, зарабатывает симпатии миллионов. Но одновременно исламский проект демонстрирует и крайнюю избирательность, высокую степень нетерпимости к любому инакомыслию. Ислам рисует позитивную картину будущего исключительно для тех, кто принял мусульманство. Таким образом, автоматически сужаются и электоральная, так сказать, база, и поле для маневра, и основания для утверждения нравственного преимущества. Исламский проект вовсе не намерен доказывать человечеству свою моральную правоту. Да ему и нет дела до человечества в целом. Если оно не выбрало истинную веру – тем хуже для него.

 

Например, в связи с «минаретным» референдумом парламент Турции заклеймил позором всю Швейцарию, обозвав её жителей расистами, и призвал к толерантности и веротерпимости. Однако было бы интересно посмотреть на реакцию турок, если бы им напомнили, на чьей территории расположилась современная Турция и как она её получила. Или, к примеру, в подтверждение веротерпимости попросили бы водрузить крест над Софийским собором в Стамбуле (бывшем Константинополе).

 

Глобальный политический проект, если он действительно пытается быть эффективным, не может проявлять такую вопиющую негибкость. Точнее, может, но в этом случае он обречен на провал. Глобальность как раз и подкрепляется универсальностью и общедоступностью модели, которую предлагает тот или иной проект. С технологической точки зрения необходима высокая степень свободы инкорпорирования в проект и позитивная перспектива будущего, открывающаяся для любого человека, независимо от его особенностей. Проект должен выглядеть привлекательным.

 

Невозможно не признать за либерализмом высокой технологической эффективности его проекта глобализации. Он берёт тем, что обещает модель счастливого будущего всем людям планеты, независимо от их религии, национальности, взглядов, благосостояния, роста, веса и так далее. Одновременно он апеллирует к тем проявлениям человеческой натуры, которые свойственны всем людям без исключения.

 

Исламский проект, напротив, выглядит не как борьба за некую истину, религиозную идею, а как средство борьбы мусульманских этносов за место под солнцем в этом мире. Проще говоря, в основе борьбы исламского проекта с Западом (и всем оста­ль­ным миром) лежит не моральная правота, не противостояние системе пороков и греха (как это порой представляют исламские интеллектуалы), а всего лишь попытка отстоять своё право жить так же сытно и сладко, как и Запад, но на свой манер.

 

Это со всей очевидностью выражается в агрессивной тактике мусульманских диаспор, заселяющих новые территории. Мигранты не столько занимаются демонстрацией какого-то альтернативного, более нравственного, более привлекательного образа жизни и системы ценностей, сколько просто стараются физически вытеснять коренное население с исконных территорий, навязывая ему новые, чуждые для него формы жизни, вроде строительства пресловутых минаретов в Швейцарии. Ислам становится для них просто прикрытием и самооправданием в банальной борьбе за сферы влияния. Причем исламом же нередко оправдываются и откровенно криминальные методы этой борьбы.

 

Не добавляет привлекательности исламскому проекту и безумная роскошь, практикуемая многими (в первую очередь арабскими) элитами на фоне бедности основных масс мусульманского населения планеты. Нефтяные шейхи дают сто очков вперед евроатлантическому гедонизму. Не заметить их мотовства невозможно, они с явным удовольствием демонстрируют свою роскошь миру. Всё это в значительной степени обнуляет для немусульманских стран морально-нравственные преимущества религиозной концепции исламского проекта, о которых говорилось выше, потому что в реальной жизни мусульманские ценности действуют весьма выборочно и остаются лишь теорией. По сути, это тот же релятивизм и двойной стандарт, только под другой крышей. Несправедливость, притеснение и насилие в реальной жизни плохи не сами по себе, а только тогда, когда ущемляются права мусульман, в отношении же остальных они вполне допустимы. Но в таком случае цен­ности ислама оказываются не универсальными и не безусловными, а значит, и не столь актуальными для всего человечества.

 

Энергия ислама

 

Главная проблема внешнего позиционирования ислама – его отрицательный имидж. Скажем откровенно, лицом исламского проекта сегодня являются террор и агрессия. И, к сожалению, дело здесь не только в предвзятости недружественных к исламу СМИ. Можно однозначно утверждать: умеренный и традиционный ислам, здравые мусульманские интеллектуалы повсеместно проигрывают борьбу исламским радикалам и уже стремительно радикализирующимся мусульманским массам, так называемой «улице».

 

Если, конечно, такая борьба вообще ведется. Иногда возникает подозрение, что развитие экстремистских тенденций не вызывает особых протестов у традиционного духовенства, так как радикалов удобно использовать как таран для завоевания новых территорий и ресурсов. Впрочем, это лишь догадка. Но в любом случае, если бы не поддержка государственных властей и правящих элит, во многих странах умеренные мусульмане быстро и окончательно стали бы маргиналами, так как в свободной конкуренции их шансы на победу над радикалами оказались бы равны нулю.

 

Мусульманская «улица» сегодня, как никогда, склонна к поиску самых простых ответов на самые сложные вопросы. И насилие представляется ей вполне допустимым, а порой и предпочтительным способом решения проблем.

 

Исламские лидеры пытаются убедить весь мир не верить своим глазам. Они говорят, что экстремизм – это искажение, что ислам – это религия мира, что у террористов нет национальности и вероисповедания. Но теоретикам исламского проекта необходимо понять, что в это практически невозможно поверить, когда почти ежедневно со всех концов света приходят сообщения об убийствах, взрывах и других преступлениях, демонстративно совершаемых «во имя Аллаха». Ничего подобного не совершается представителями других религий. Никто не идет взрывать дома «во имя Христа» или расстреливать людей «во имя Будды». Да и практика личного, бытового общения с мусульманскими диаспорами в разных странах мира, мягко говоря, не дает ощущения того, что ислам – это действительно религия мира.

 

Видя всё это, большинству немусульман крайне трудно относиться к исламскому проекту терпимо, пытаясь сосредоточиться на том, что исламская цивилизация когда-то дала миру плеяды блестящих философов и ученых. Основная масса людей живет сегодняшним днем. А в сегодняшнем дне внешний имидж исламского глобального проекта выглядит эгоистично-агрессивным и мало чем отличающимся от его конкурентов. Исламский проект ищет счастья для мусульман. Причем для воплощения этой мечты все средства хороши. Такая постановка вопроса ведет в тупик.

 

Между прочим, именно агрессивное продвижение подорвало в свое время и позиции другого глобального проекта – советско-коммунистического, который выработал достаточно привлекательную и универсальную модель позитивного будущего. Глупо спорить с тем, что на определенном этапе популярность этого проекта носила поистине глобальный характер. Если бы это было не так, то никакой биполярный мир, в котором коммунистический проект на равных спорил с западным, был бы невозможен. Но одной из причин, обрушивших его, стала именно склонность к насилию в решении поставленных задач осчастливливания всего человечества. Или, по крайней мере, глобальный образ этого проекта, как склонного к насилию.

И здесь бессмысленными и даже смешными выглядят заявления мусульманских лидеров о том, что ислам – это одно, а радикалы – это совсем другое. Что, мол, это внутренние проблемы исламского мира. У большинства немусульман возникает законный вопрос: если это действительно отклонения, если это ваши внутренние проблемы, то почему их должны решать не вы сами? Добейтесь, чтобы не радикалы правили бал, чтобы не они формировали внешний имидж проекта. Тогда и отношение к вам изменится, и эффективность ваших усилий повысится.

Но, к сожалению, адекватного понимания этих проблем, судя по всему, нет даже в мусульманских элитах. Исламский мир в массе своей проявляет неспособность к серьезной саморефлексии и «работе над ошибками». В собственных проблемах мусульманские лидеры и «улица» склонны винить кого угодно, только не себя. О причинах этого явления можно спорить, но его наличие отрицать сложно. Уверенность в себе – это неплохо, пока она не перерастает в нарциссизм и убеждение в собственной избранности. Для политического, глобального проекта сознательный отказ от самоанализа чреват неизбежным поражением. Это, кстати, всех касается.

 

Тотальная зависимость от «неверных»

 

Ещё одна серьезная проблема внешнего позиционирования исламского проекта – его зависимость от непосредственных конкурентов. Исламский проект уже давно утратил лидерство в развитии науки и техники и не демонстрирует способности к самостоятельному развитию на новом технологическом уровне. Исламский мир перестал дарить человечеству великих ученых, талантливых изобретателей и философов. Открытия, инновации, эффективные технологии и социальные методики даже самые богатые мусульманские страны импортируют извне. Развитие носит сугубо экстенсивный и заимствованный характер. Есть, конечно, исключения, но в массе своей это именно так.

 

Причём иногда создается впечатление, что исламский проект и не стремится к подлинному, а не покупному лидерству. Молодёжь не тянется к учёбе и занимается в итоге низкоквалифицированным трудом, реализуя свой потенциал в торговле, посредничестве, криминальном бизнесе. Верх мечтаний – статус военного или юриста.

 

Не исключено, что определенную роль здесь играют и вопросы мировоззрения. Именно сверхидеологизированность, сверхполитизированность и непримиримое противопоставление себя остальному миру, столь модные сейчас в исламской среде, а также внушение самим себе идеи об избранности и непогрешимости как раз и лишает стимулов к развитию, загоняет в пещеры афганских (или кавказских) гор. За­чем развиваться, если ты уже избранный? Зачем о чём-то думать, если за тебя уже подумали? Зачем что-то изобретать, если русские изобрели «Калашникова» и он прекрасно стреляет? Зачем учиться на чужом опыте, если это опыт неверных? На самом деле это как минимум тормоз для развития, а как максимум – тупик.

 

Ко всему прочему, прибыли мусульманского мира – это, в первую очередь, деньги Запада, выплачиваемые за нефть и газ. И лишь до тех пор, пока западные страны будут играть в ближневосточные нефтяные игры, арабы смогут спонсировать глобальный исламский проект. Не хотелось бы углубляться в различные теории заговоров, но нельзя не заметить, что это странная двойная игра, в которую многие мусульманские элиты играют сознательно. Атомная бомба, которой владеет Пакистан и так жаждет завладеть Иран, проблемы не решает. Понимают это исламские лидеры или нет, но нынешнее позиционирование обрекает их проект на вечную зависимость от тех, кого они так яростно критикуют. А зависимость всегда означает и подверженность влиянию. Более того, сколько бы ни расширялись исламские диаспоры в Европе, США или других развитых странах мира (включая Россию), в насто­ящее время они не смогут выжить, не паразитируя на достижениях своих конкурентов. Поэтому стремление к вытеснению или даже уничтожению соперников для исламского проекта на сегодняшний день грозит собственной гибелью. В этом месте круг замыкается.

 

Исламский глобальный проект (или хотя бы заявка на него) на сегодняшний день не демонстрирует способности к моральному и технологическому лидерству в мире. Моральное первенство невозможно, так как ислам строго ориентирован только на интересы мусульман. А технологическое – в связи с нежеланием или неспособностью формулировать инновационную повестку дня. Строго говоря, все это свидетельствует о внутренней незрелости и непроработанности исламского политико-религиозного проекта, который при этом обладает огромными амбициями. Однако пока масса внутренних трудностей и отсутствие консолидации внутри исламского мира не позволяют ему осознать все эти проблемы в полной мере.

 

* * *

 

Исламскому проекту для повышения эффективности нужны масштабные качественные внутренние реформы. В реальности же нежелание признать проблемы только стимулирует рост агрессии. Ставка делается на экстенсивное распространение как способ откладывать решение проблем до бесконечности.
В этих условиях сопротивление глобальному исламскому проекту повсеместно будет только нарастать. Исламским теоретикам не стоит обольщаться переходом в ислам небольших групп населения в традиционно немусульманских странах. Эти группы обречены оставаться маргиналами, что со всей очевидностью и показали 57,5% голосов на «минаретном» референдуме в Швейцарии.

Сергей МИХЕЕВ, публикация на сайте «Однако» (Украина) от 21.12.2009 <http://www.odnako.org/ru/articles_and_analytycs/2009/12/articles405.html>