Осужденный на 10 лет казахстанский китаевед и политолог Константин Сыроежкин прервал длительное молчание и написал статью «Записки неравнодушного. Парадоксы казахстанского правосудия» для интернет-газеты Zona.kz.
«Главный парадокс казахстанского правосудия заключается не в отсутствии или неадекватности закона, а в игнорировании буквы, духа и логики закона следствием, судом и прокуратурой. При этом я не принимаю в расчет факты (к сожалению, в последние пять лет участившиеся) фабрикации уголовных дел органами досудебного расследования или очевидного заказа. Здесь имеет место преступление со стороны самих «охранителей» закона, а потому за содеянное они должны нести уголовную ответственность. Причем, наказание должно быть необратимым и желательно очень жестким», – написал Сыроежкин в статье, опубликованной во вторник.
Что касается обозначенного им парадокса, причина его возникновения, по мнению политолога, банальна.
«Во-первых, задержание подозреваемого и проведение досудебного дознания проводится представителями одних и тех же структур (МВД, КНБ, антикоррупционная служба и так далее). Следовательно, хотим мы того или нет, но вступает в силу неверно трактуемый ими принцип «чести мундира» – начальник всегда прав, а если он не прав, смотри пункт первый. Отсюда же обвинительный уклон следствия и оказание давления на подозреваемого. Если человек не «колется» и не признает своей вины (точнее, того, в чем его хотят обвинить «охранители»), либо не идет на сделку со своей совестью, красиво именуемую в уголовном законе «процессуальном соглашением», то далее имеет место давление на родственников, на адвоката и даже судью. Все мы – люди, а потому каждый имеет слабое место. В большинстве случаев его удается найти, а человека удается сломать и осудить на основании его собственного признания. Торжество закона!» – отметил китаевед.
Но бывает, по его мнению, и наоборот, «но тогда имеет место «торжество закона» по иным основаниям, но с тем же результатом».
«Как правило, делается это по делам, где человек подозревается в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, срок наказания за которое начинается с 10 лет, и за раскрытие которого дают новые звезды на погоны, а заодно не задают вопросов, почему «охранители» просят власти увеличить бюджет на их содержание. Действительно, стоит ли «ломать копья» из-за какого-то воришки или мошенника, для которого тюрьма и без этого – дом родной. В моем случае было именно так. Во всяком случае, представители КНБ не скрывали, что «у них все схвачено» и «как они скажут, так и будет». На мои замечания о том, что «вину подозреваемого нужно убедительно доказать», что «суд может не принять их аргументацию», что «есть конституционные гарантии» и так далее они лишь иронически улыбались, нисколько не сомневаясь в конечном результате. По-видимому, технологии отработаны до тонкости», – отметил осужденный эксперт.
По его словам, прокурор, призванный надзирать за соблюдением буквы, духа и логики закона, «просто продублировал обвинительный акт органов дознания, а судья, проигнорировав все аргументы», высказанные его адвокатом, самим Сыроежкиным и свидетелями по делу, если эти свидетели говорили в его пользу, а не в пользу обвинения, «выступил в роли нотариуса, заверив обвинительный акт именем Республики Казахстан».
«Возможно, дело выглядело бы иначе, если производящим задержание сотрудникам ДКНБ (МВД, АКС и так далее) пришлось бы предоставлять реальные (а не предполагаемые или сфабрикованные ими) доказательства вины подозреваемого независимому от них следователю. Во всяком случае, разделение этих функций (особенно по тяжким и особо тяжким преступлениям) дает хоть какие-то гарантии соблюдения буквы, духа и логики закона. Возможно, в этом случае иной была бы роль адвоката в процессе, а предполагаемый в законодательстве принцип состязательности сторон реально соблюдался, как это имеет место в демократических и цивилизованных странах. Возможно, и судья был бы реально независим в принятии решения, поскольку выносил бы его не на основе предположений и догадок одной правоприменительной структуры, а на основе реального выяснения обстоятельств, как уличающих, так и оправдывающих подсудимого. Во всяком случае, если мы хотим вернуть доверие к судебно-правовой системе Казахстана и добиться реального правосудия, двигаться нужно именно в этом направлении», – считает Сыроежкин.
Во-вторых, добавил он, «законодательство требует, чтобы судья, прокурор, следователь, дознаватель оценивали доказательство по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности рассмотренных доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью».
«Это, безусловно, верно, но только с одной оговоркой. Это верно для страны со сложившимся гражданским обществом и высоким уровнем политический и правовой культуры. Во всех остальных случаях это – прямой путь к коррупции в судебной-правовой системе, фабрикации уголовных дел, фальсификации доказательств и так далее, а главное – игнорированию правоприменительными органами буквы, духа и логики закона и превращение в фикцию принципа независимости и самостоятельности суда. Давно подмечено, что человеку свойственно ошибаться. Прокуроры, судьи, следователи, адвокаты, эксперты и другие участники процесса тоже люди. Про совесть они часто забывают, тем более охотно, что вспоминание может быть опасно не только для служебной карьеры, но и для собственной участи. Примеров в истории тому масса, в том числе и в не столь отдаленной истории канувшего в Лету СССР», – добавил автор.
В Казахстанских условиях, по его мнению, «было бы желательно, чтобы все участники процесса при принятии решений руководствовались исключительно законом, учитывая не только его букву, но и вложенную в него законодателем логику».
«Законы пишутся, как правило, юридически и политически более грамотными людьми, принимаются коллегиально, и потому уровень ошибок в них на порядок ниже, нежели в актах, «принятых по внутреннему убеждению», пусть и кристально честного дознавателя, следователя, прокурора или судьи. Не менее значимым представляется антикоррупционный аудит всего уголовного закона. Закон не должен быть в виде «или – или», оставляя место для коррупции, фальсификации доказательств и фабрикации уголовных дел. Он должен трактоваться однозначно всеми участниками процесса», – подчеркнул эксперт.
По его словам, «ни следствие, ни суд абсолютно не интересуют обстоятельства, оправдывающие подозреваемого, подследственного, подсудимого».
«Не затрудняют они себя и доказательством виновности лица в совершении инкриминируемого ему уголовного правонарушения и уж тем более опровержением его доводов в свою защиту. В лучшем случае вы получите «исчерпывающий» ответ «выше доказано совокупностью собранных доказательств». Что это за доказательства и насколько их совокупность доказывает вину, и главное отвечает букве, духу и логике конкретной статьи УК РК – остается за кадром. Во всяком случае, для меня так и осталось тайной, каким образом моя деятельность (как и деятельность зарубежных коллег) могла нанести ущерб интересам национальной безопасности РК и в чем конкретно этот ущерб выражался? А доказывание именно этого обстоятельства и требует логика и буква статьи 175 УК РК – государственная измена. В качестве доказательств моей «преступной деятельности» следствие рассматривало мои статьи и материалы, подготовленные по просьбе моих китайских коллег; мои научные контакты с китайскими коллегами; привлечение в качестве авторов некоторых материалов казахстанских ученых и получение мною и ими от китайской стороны гонораров за выполненную работу», – уточнил Сыроежкин.
При этом все материалы, по его словам, «были подготовлены на основе открытых источников», в том числе, на основе его книг и статей, «опубликованных ранее в Казахстане и за его пределами, но не размещенных в сети Интернет».
«Вполне естественно, что они не содержали никакой секретной или инсайдерской информации, а их ценность заключалась лишь в том, что они были подготовлены специалистами по тем или иным вопросам и содержали их личную точку зрения. Собственно говоря, именно как к специалисту по тем или иным вопросам общались ко мне китайские коллеги. Это же требование имело место при привлечении других авторов. Другими словами, имел место принятый в научной среде обмен научной информацией. Тем более, что большая часть подготовленных по просьбе моих китайских коллег материалов были опубликованы в китайских академических изданиях, в том числе и закрытых для широкого круга. Никоим образом эти материалы не могли нанести (и не нанесли!) ущерба национальным интересам РК и его международному имиджу», – подчеркнул автор.
Цель написания указанных статей, как пояснил китаевед, была иной – «лучшее понимание позиций друг друга и имеющих место проблем в двух- и многосторонних отношениях Китая с государствами Центральной Азии».
«Существенно и то, что имел место взаимный обмен информацией. Во всяком случае, без поддержки и помощи со стороны моих китайских коллег я не смог бы качественно выполнять возложенные на меня служебные обязанности и написать столько статей и книг по проблемам Китая и его взаимоотношениям с государствами Центральной Азии. Если рассматривать эту деятельность как государственную измену, то тогда Казахстану нужно прекратить всякое международное сотрудничество, разорвать международные соглашения, которые предусматривают контакты в гуманитарной (в том числе научной) сфере, а заодно уж и выйти из «Болонской системы», одно из основных требований которой – наличие зарубежных публикаций и обязательные контакты с зарубежными коллегами», – отметил политолог.
Также он приходит к выводу, что «логичным было бы упразднить и соответствующие статьи Конституции РК, гарантирующие свободу слова, а также право на свободу получения и распространения информации».
«Если научный обмен между коллегами не содержащей секретов и не способной нанести ущерб национальным интересам информацией начал квалифицироваться как государственная измена, то демократический Казахстан точно вернулся в позапрошлый век, где логика «охранителей» была простой «Уж коли зло пресечь – забрать все книги бы да сжечь». Во всяком случае, честно и без лишних иллюзий. То, что подготовленные материалы оплачивались, тоже не есть преступление. Во-первых, это обычная практика работы с иностранными авторами. Хуже, когда за публикации в иностранных изданиях платит сам автор. Во-вторых, мы для того и получаем знания в молодости, чтобы превратить их в материальные блага в зрелости. При этом у меня не сложилось впечатления, что следствие, прокурор и судья не понимали всего этого. Скорее наоборот, в профессионализме им трудно было отказать. Однако по каким-то иным причинам они игнорировали не только букву и логику конкретного уголовного закона, но и нормы Конституции РК, постоянно занимаясь подменой понятий и пытаясь выдать мнимое за действительное», – отметил эксперт.
По его признанию, «ситуация напоминала сюжет, описанный в известной притче Фазиля Искандера, в которой оказалось проще доказать, что невинный кролик устроил заговор против короля, чем доказать, что тот же невинный кролик подворовывает на складе королевскую морковку».
«В последнем случае строгий следователь и судья обязательно спросят: а кто, собственно, видел, что он ворует морковку? И тогда необходимо будет привести убедительные доказательства. В первом случае никаких доказательств не требуется. Достаточно принять на веру сам донос. Ибо, если вы потребуете убедительных доказательств, то рискуете сами попасть в неприятную ситуацию, поскольку по логике «охранителей» обвинение в государственной измене априори не требует никаких доказательств. Парадоксально и то, что, апеллируя к оценкам экспертов или показаниям свидетелей, и следователь, и прокурор, и судья принимали во внимание лишь те предположения (а звучали только они), которые можно было положить в основу обвинения. И это при том, что в своем большинстве выводы экспертов АП, МИД, минсельхоза и в особенности экспертов Совета безопасности РК прямо говорили о том, что ни один из представленных на экспертизу текстов не содержит секретов или конфиденциальной информации и не представляет угрозы национальным интересам РК», – уточнил Сыроежкин.
Исключение, по его словам, составляло заключение Института судебной экспертизы.
«Но, во-первых, формулировка поставленных в нем перед экспертами вопросов предполагала запрограммированный следствием ответ. Во-вторых, этот документ имел единственную цель – создать формальную основу для обвинения меня в государственной измене. В-третьих, подготовлен он был непрофессионалом (во всяком случае, в области политологии и международных отношений). О последнем свидетельствует хотя бы такой вывод эксперта: «Китай стремится использовать в отношениях с Казахстаном концепцию управляемого хаоса». Другими словами, по логике автора экспертизы, которой следовало в дальнейшем следствие и суд, Китай является враждебным по отношению к Казахстану государством, что явно противоречит как моему (и не только) пониманию как характера отношений между двумя странами, так и заявлениям их политических лидеров. Наконец, нельзя исключать и личностный фактор. Во всяком случае, он отчетливо ощущался в выступлении эксперта в судебном заседании. Личная неприязнь прямо витала в воздухе, а в этих условиях говорить о профессиональной дискуссии не приходится. Особенно, когда, по заявлению эксперта, для него не имеет значения тематика экспертируемых текстов!» – отметил китаевед.
Он остановился на экспертизе подробнее, «поскольку именно она создает базу как для обвинительного, так и для оправдательного вердикта суда», «конечно, при условии, что следствие не занимается подтасовкой фактов и откровенной фальсификацией доказательств, а суд принимает во внимание говорящие в пользу обвиняемого и подсудимого выводы экспертов и показания свидетелей, а не исключительно подготовленный следователем и продублированный государственным обвинителем обвинительный акт».
«Во-первых, экспертиза должна делаться специалистом в данной области знаний. Не всякий политолог, особенно получивший образование в западном учебном заведении, способен адекватно оценить политику Китая в Центральной Азии и специфику международных отношений в регионе с позиции региональных держав, а не только Запада. Более того, при оценке гуманитарных текстов это должен быть специалист равный по уровню или выше уровня того, чьи тексты даются ему на экспертизу. В противном случае эксперт просто не может дать им адекватную оценку и тем самым введет следствие и суд в заблуждение. В отличие от естественных наук, выводы гуманитариев всегда субъективны и зависят от объема знаний, каковым они обладают. Во-вторых, как и в науке, экспертиза должна быть анонимной. Это необходимо, чтобы исключить субъективный фактор, личные симпатии и антипатии. В-третьих, обозначенные следствием эксперту вопросы должны носить нейтральный характер, не только не подталкивая эксперта к предопределенным следствием выводам и оценкам, но и предполагать однозначный ответ «да» или «нет». К сожалению, ничего из вышесказанного мне наблюдать не довелось. Причем, не только в моем деле, но и в делах других подозреваемых или осужденных. А это уже говорит не просто об ошибках, но о системных пороках», – написал автор статьи.
Самый главный из указанных пороков, по его мнению, заключается в том, что суд (за редким исключением) не принимает во внимание экспертизу или показания свидетелей, если они создают основу для вынесения оправдательного приговора или переквалификации правонарушения на более легкую статью.
«И это говорит о многом, но никак не о процессе гуманизации законодательства в Казахстане. Не менее симптоматично, что в большинстве случаев обвинение строится на предположениях и допущениях (в моем случае – о возможном нанесении ущерба интересам национальной безопасности). Это – довольно тревожная тенденция как в юриспруденции, так и в политической практике. Как историк, политолог, международник, да и просто как гражданин, которому не безразлично будущее Казахстана и его международный имидж, не могу не обратить на это внимание», – добавил Сыроежкин.
Говоря о закрытости процесса, он отметил, что поскольку причин засекречивания материалов следствия и закрытости судебных процессов никто не объясняет, «не очень понятно, каким нормативным актом все это регламентируется».
«Одновременно существенно ограничиваются возможности адвоката и сама защита подозреваемого, подследственного и подсудимого, по сути, превращается в фарс, поле для различного рода фальсификаций и нарушений закона самими «охранителями» существенно расширяется. О такой возможности подследственного и подсудимого, как обращение к альтернативным экспертам, СМИ и т.д. я вообще умалчиваю. Вы вынуждены играть по тем правилам, которые вам предлагают «охранители», без права на адекватную защиту, а иногда и права голоса вообще, но зато с заранее предопределённым результатом. Со множеством оговорок, о которых уже говорилось, с этим можно было бы согласиться, если бы речь шла исключительно о государственных секретах. Но какими секретами могут обладать казахстанские ученые гуманитарного профиля?! В лучшем случае, секретами полишинеля!» – иронизирует китаевед.
Отнесение общедоступной информации к госсекретам он прямо назвал паранойей и отметил, что не получил внятного ответа на вопрос о том, почему суд над ним проходил в закрытом режиме.
«Если мы наконец-то начали «говорить» о «слышащем государстве», слова должны дополняться конкретными делами и решениями, принятыми на основе услышанного от народа, а не от живущих в условиях виртуальной реальности чиновников и «охранителей». Реформа судебно-правовой системы, с произволом которой в той или иной форме сталкивается большая часть граждан, должна сыграть в этом первостепенную роль. Причем, эта реформа не должна носить косметический характер. Она требует принятия радикальных мер. Возможно, как это было сделано в Грузии во времена Михаила Саакашвили», – заключил Сыроежкин.
Напомним, 7 октября 2019 года приговором специализированного межрайонного суда по уголовным делам Алматы Сыроежкин был признан виновным в государственной измене и осужден к 10 годам лишения свободы в учреждении максимальной безопасности.
15 октября 2019 года МИА КазТАГ сообщало, что группа политологов различных стран СНГ обратилась к президенту Казахстана Касым-Жомарту Токаеву, первому президенту РК Нурсултану Назарбаеву, российскому лидеру Владимиру Путину и председателю КНР Си Цзиньпину с просьбой содействовать в освобождении Сыроежкина.
Сыроежкин с 2006 года был главным научным сотрудником Казахстанского института стратегических исследований при президенте Республики Казахстан. В числе его книг: «Казахи в Китае: очерки социально-экономического и культурного развития», «Современный Синьцзян и его место в казахстанско-китайских отношениях», «Казахстан-Китай: от приграничного сотрудничества к стратегическому партнерству», «Нужно ли Казахстану бояться Китая: мифы и фобии».
Впервые о том, что Сыроежкин перестал выходить на связь с коллегами и близкими, стало известно 5 мая 2019года. 16 мая стало известно, что он арестован по подозрению в госизмене.
ИСТОЧНИК:
Информационное агентство КазТАГ
